В Воронеж впервые со своим драматическим Третьим театром приехал продолжатель традиций своего учителя Юрия Любимова режиссёр Андрей Левицкий. Московская труппа привезла для воронежских зрителей две постановки: «Солдат и птицы» по пьесе болгарского писателя Христо Бойчева и «Полустанок» по пьесе Никиты Воронова «Страсти по Торчалову».
Перед вторым показом спектакля «Солдат и птицы» режиссёр и актёры Третьего театра рассказали об авторском стиле и будущем театра.
Дарья Бойченко, «АиФ-Черноземье»: У вас уже был первый спектакль, какие ваши впечатления о воронежской публике? Как она вас встретила?
- Мы благодарны публике и городу за хороший приём. Сегодня для нас провели интересную экскурсию, сводили в ресторан «Гармошка». Оказывается, там есть канарейка, которая поёт только когда слышит голос Александра Вертинского. Вот сегодня мы сидели за столом рядом с канарейкой, и она запела. Причём, запела голосом Вертинского. Видимо, почувствовала что-то родственное. (Смеются)
- Какое впечатление произвёл Воронеж в плане культурной составляющей?
- Сегодня мы узнали, что у вас очень много театров. Например, Театр кукол. Там работал известнейший режиссёр Валерий Вольховский. Это же был легендарный режиссер, о котором слава распространилась по всей России.
Со зрителями надо договариваться о языке
- Вы уже показали одну постановку «Солдат и птицы», как зрители восприняли актёров?
- В Воронеже – честный зритель. Он смеялся там, где мы когда-то планировали, что надо смеяться, но раньше там никто не смеялся.
Режиссёр Андрей Левицкий: У нас достаточно своеобразная эстетика, определённый стиль, поэтому возникают вопросы восприятия и языка. Потому что театральный язык – это особый язык. А со зрителями надо договариваться о языке. В начале спектакля был какой-то промежуток, когда люди настороженно относились к процессу на сцене и привыкали к действию. Этот период условно назывался «давайте договоримся». Ребята тоже немножко поплыли, но потом они собрались, а язык стал восприниматься всё лучше и лучше. К концу первого и уже во втором акте мы полностью поняли друг друга. Всегда надо договориться. Если кто-то видел «Солдат и птицы» и придёт потом на «Полустанок», то мы ещё быстрее договоримся, потому что уже знакомы.
«На театр нельзя смотреть как на бизнес. Просто надо понимать, что деньги – это прилагательное, а существительное – это творческая составляющая»
- Отбором репертуара занимаетесь вы сами или кто-то из труппы может подсказать, шепнуть на ухо?
- Подсказать могут все, но право решать я оставляю за собой. Я занимаюсь авторским театром – это своеобразный театр. Здесь спектакль самодостаточен даже по отношению к пьесе, которая взята в основу. Часто оформляю и строю пластику я сам, поэтому непросто что-то подобрать. В этом мире вообще осталось мало людей, который мне могли бы что-то посоветовать.
- С точки зрения бизнес-процесса, каким вы видите свой театр через три года?
- Мы живём в таком мире, когда вынуждены решать вопросы материальной успешности. Но нужно понимать, что, выживая в этом мире, на театр нельзя смотреть как на бизнес. И нельзя называть спектакль продуктом, а вести себя с артистами как с нанятыми таджиками.
Театр интересен только тогда, когда он становится неким явлением. Не просто сделали хороший спектакль. Нет. Театр интересен тогда, когда он становится неким культурным явлением. Таких театров совсем не много. В наше время с одного спектакля явление не создать, как в своё время создал мой учитель, Юрий Любимов, спектаклем «Добрый человек из Сезуана». Сейчас возможно, чтобы ряд спектаклей стали отдельным явлением. А если это социально-культурное явление, то бизнес-проект реализуется сам собой. Просто надо понимать, что деньги – это прилагательное, а существительное – это творческая составляющая.
«Из нашей жизни уходит поэзия, и с этим надо что-то делать»
- А в чём заключается ваш авторский стиль, особенный почерк?
Я уже не раз говорил, что лично я занимаюсь поэтическим театром. Не в прямом понимании, что поэтический театр – это театр в стихах. Театр должен быть поэтическим по способу мышления. В нём наряду со всем театральным инструментарием ещё должны быть какие-то сопоставления, метафоры, образный ряд. Они и создают некий театральный язык, некое театральное лицо, что отличает их от безликой массы многих театров. До нас в стране поэтический театр был только у Всеволода Мейерхольда и Юрия Любимова. Эти два художника по-разному выявляли поэтическую суть, но оба они занимались таким поэтическим театром, где главенствовал образ, метафора, ритм. Любимов отталкивался от поэтического ритма, Мейерхольд – от музыкального, а я отталкиваюсь от голого ритма, который присутствует и в музыке и в поэзии. Ритм бьём собой. Потому что ритм – это основное. Ритм из поэзии вынуть нельзя.
Из нашей жизни уходит поэзия, и с этим надо что-то делать. В спектакле есть замечательная строчка из стихов Иосифа Бродского: «Зло существует, чтобы с ним бороться, а не взвешивать в коромысле». Вот я настроен так. Как-то так пытаюсь жить и делать такие спектакли.