Есть такая профессия. Ветеран боевых действий о жизни после войны

Что такое патриотизм, для воронежца Андрея Скалевого вопрос непраздный. Председателю областной общественной организации ветеранов боевых действий «Патриот» довелось послужить в ещё советской милиции, потом – в российском ОМОНе. А после выхода на пенсию он занялся поиском останков воинов, погибших в годы Великой отечественной войны, патриотическим воспитанием и организацией исторической реконструкции. В День защитника Отечества он рассказал о службе в спецподразделениях МВД.

Наша служба и опасна…

Наталья Сычева, «АиФ-Черноземье»: Андрей Александрович, вы всегда хотели служить закону?

Андрей Скалевой: С детства мне была интересна военная история, а ещё увлекали детективы. Помню, как восхищался Глебом Жегловым – таким суровым, но справедливым милиционером. Как хотелось на него походить! В армии, на Дальнем Востоке, мне предложили пойти служить в как раз только что созданный ОМОН, и я всерьёз задумался об этом. Но я родился в Ташкенте, хлебном городе с дынями, и, честно, дальневосточный климат был не по мне. Когда из–за влажности у тебя неделями не заживают царапины – это сложно полюбить. Так что я вернулся в Ташкент и подал заявление в милицию.

– Вы застали беспорядки после того, как стало известно о развале СССР?

– В 1991 году я был простым постовым. Помню, что осенью в Ташкенте подняли цены на хлеб, и через какое–то время нам велели ехать в студенческий городок, где люди в учебных корпусах ломали мебель и громили на улицах всё что придётся. Мы приехали примерно в 11 вечера. Нам дали щиты, резиновые палки. Стоим. Перед нами прямая дорога, темень и идущая на нас толпа. А нас мало, и мы не были к такому готовы, в общем, начали немного пятиться. Я даже упал, зацепился за открытый люк. Только поднялся, как в нас полетели камни, стало страшно, казалось, затопчут. Но кто–то из наших выстрелил в воздух. Это и спасло, хотя вообще–то на такие акции оружие брать нельзя. Услышав выстрел, толпа разбежалась.

На следующий день народ не успокаивался. Нас опять отправили на улицы, а там и студенты, и уже взрослые люди, и, конечно, дети, их же никто не ударит, такая тактика. И вот, на широкой улице стоит наш милицейский кордон со щитами. Задача – не пустить толпу дальше. Постепенно люди приблизились к нам вплотную, и в первых рядах начали кричать, что их бьют. Толпа заволновалась, здание ряды думали, что там правда кого–то бьют. В общем, провокация. Мы так простояли около шести часов, но не отступали, в итоге люди разошлись.

«Железная бабушка». Как ветеран ВОВ в 93 года прыгнула с парашютом Подробнее

На войне как на войне

– Наверное, служба в ОМОНе ещё более нервная?

– Сказать, что было совсем страшно, не могу, всё–таки служба есть служба, и если ты не понимаешь, на что идёшь, наверное, тебе там делать нечего. На службе в ОМОНе я застал и первую, и вторую чеченскую войны. Причём первая была самая гадкая: слишком много крови, жертв, похищенных военных и журналистов, за которых требовали выкуп. Но в мою первую командировку в 1996 году из воронежского ОМОНА никто не погиб. А вот во вторую…

В командировке быт не налажен, мы жили на территории старого магазина, понятно, что готовить нужно самим, но не каждый это умеет. К нам перевёлся парнишка Вася Титов, которые умел готовить, он и пошёл на кухню. Казалось бы, самое спокойное место. Но вот зачем–то вызывался ехать в сопровождении в Грозный. Сел вперёд, и только они выехали на трассу, как рванул фугас. А за колесом металл тонкий, и все осколки вошли в Ваську. Такая вот несправедливая смерть человека, который и не должен был ехать.

А самым первым у нас погиб Виктор Буданцев – это командир взвода первой оперативной роты. Ехали через лес, нас начали обстреливать, пуля попала ему во внутреннюю сторону бедра, и он просто истёк кровью. Во вторую военную кампанию мы ездили в Чечню в среднем на три месяца, по два–три раза в год, многие погибли.

Другая жизнь

– А в Воронеже были случаи, когда приходилось применять силу?

– Как таковых массовых беспорядков у нас не было. Помню, когда «Факел» в высшей лиге играл, был матч со «Спартаком». Московские фанаты разошлись, начали даже что–то громить. Мы выехали и встретили их у стадиона. Они орут, ведут себя отвратительно, что с ними делать? Приехала пожарка и немножко их охладила. Так что закончилось всё мирно.

– Сейчас вы возглавляете общественную организацию «Патриот», для чего она создавалась?

– После службы в органах тяжело перестроиться. Человек, который долго служил и мог вмешаться в конфликт, задержать нарушителя, доставить его в отдел, после выхода на пенсию не имеет на это права. Но жизнь продолжается, и нужно было как–то перестраиваться. Так что мы собрались с сослуживцами и решили создать общественную организацию. Сейчас в её составе и афганцы, и бывшие сотрудники спецпод–разделений, есть поисковики и реконструкторы. А начали со встреч ветеранов, тех же афганцев. Они же первыми столкнулись с тем, что по возвращении оказались никому не нужны. Сколько от этого всего мужчин спилось, сколько стали наркоманами или просто умерли от застарелых ран. Хотелось, чтобы люди знали, что они не одни, и чтобы гражданские помнили о своих героях.

Позже мы занялись поиском останков погибших во время Великой Отечественной войны и исторической реконструкцией. Ведь это тоже какая–то часть патриотического воспитания. Вообще, реконструкция должна быть привязана к определённому событию. Например, мы проводили реконструкцию в Курбатово. Там в годы войны была железнодорожная станция, которой пользовались немцы. Оттуда детей угоняли в лагеря и госпитали, где они становились донорами крови. По правилам, в реконструкции разрешено участвовать людям только с 16 лет, потому что даже холостые патроны могут травмировать. Но мы всё же договорились с родителями, школьными учителями, и дети у нас сыграли роль тех, кого угоняли немцы. И сыграли великолепно. Самим детям тоже понравилось.

Если люди после такой реконструкции могут представить, что происходит на реальной войне, когда кругом враг и тебя в любой момент могут убить, – война уже не кажется чем–то абстрактным…

– Как считаете, нужно ли в школах заниматься патриотическим воспитанием?

– Безусловно, дети сейчас думают о войне как о чём–то очень далёком, хотя та же Луганская область граничит с Воронежской, и у нас учатся дети, семьи которых бежали из Донецка. Но наши школьники этого не осознают. Для большинства Донбасс – очередные «звёздные войны». Даже когда мы приходим и рассказываем о Чечне, Афганистане или трагедии в Беслане, они отвлекаются через пять минут. А чтобы прочувствовать трагедию, надо чаще об этом говорить, общаться с ветеранами. Тогда дети поймут, как ужасно, когда гибнут родные и близкие, и что такое война.

Смотрите также:

• Чем ветерану запомнился Курск 1943-го и что нужно сегодняшней российской армии →
• «Медали теперь носить тяжело» Нельзя отменить историю в угоду политике →
• Петр Мишакин: «Наверное, мы выросли с одинаковыми идеалами» →