Сотрудники центра устной истории по крупицам собирают знания о прошлом у тех, кто жил 60, 70, 80 лет назад. Именно живые свидетели исторических событий и есть для них главный источник информации.
Доверяй, но проверяй
– Наталья Петровна, в чём особенность устной истории?
– Устная история межпредметна. Это и история, и социология, и психология, и ещё целый комплекс дисциплин. В основе лежат беседы с очевидцами. Чаще всего речь идёт о переломных моментах в истории, которые не могли не повлиять на жизнь конкретного человека. И наше дело – увидеть, как он вёл себя в этот переломный момент, что влияло на его поведение, как он приспосабливался к новым условиям и т. д.
Мы не только беседуем, мы делаем копии личных документов, фотографий и прочего. Всё – только с разрешения собеседника. То, о чём говорит человек, очень значимо, но то, что он не договаривает, и причины этого, ещё более важны. Во время интервью собеседник всегда учитывает реальную ситуацию, он думает о себе, своих родственниках, своей карьере, он занят самоцензурой. Наша задача – понять, чем отличается его видение жизни сейчас от его видения 20–30 лет назад. Именно эти пласты памяти рассказывают не только о человеке, но и об обществе, в котором он жил.
– Вы всегда доверяете своим собеседникам?
– Наш источник крайне субъективен, поэтому всегда остаётся много вопросов. Живой свидетель предлагает вам свой миф. К примеру, редко кто рассказывает о своих неблаговидных поступках. Их объясняют чаще тем, что не было другого выхода. Поэтому, если следовать только рассказам очевидца, то никогда не воспроизведёшь приближённую к реальности картину. Мы должны проверять оценки своих собеседников с помощью архивов, трудов коллег. Ведь их рассказы – это только один из источников.
– А географически вы как–то ограничены?
– Скорее, мы ограничены финансами и языком. В моей практике были интервью на юге нашей области с очень пожилыми людьми. Они говорили на диалекте, расшифровать который не представлялось возможным. Но, начав разговор, я не могла его прекратить, пока на это не соглашался сам собеседник.
«Не отдам пывня!»
– Много ли вашим центром записано историй от жителей нашей области?
– Много. Мне кажется, что опытный интервьюер может стимулировать человека к искреннему рассказу о себе – иной раз люди открываются в таких гранях, что просто захватывает дух! Практически все респонденты, с которыми мне приходилось работать, вызывают огромное уважение.
Так, в Богучаре мы говорили с удивительным человеком – Петром Филипповичем Божковым. В его рассказах есть фантастические зарисовки противостояния оккупантам. Например, история о том, как одна женщина отвоевала своего петуха. Всё остальное у неё уже забрали, а красавец–петух ещё бегал по двору. Она заявила немцу: «Убей меня, но я не отдам своего пывня (петух (укр.). – Ред.)!». Немец побежал за мундиром, чтобы показать ей, что он офицер, и она не имеет права с ним так себя вести. А она – ни в какую! И ведь отстояла петуха!
Эта история имеет юмористический оттенок, но с достаточно жёсткой канвой. Женщина живёт в условиях оккупации, у неё уже ничего не осталось. Петух – это тепло её дома, её достоинство. Не для супа же она его отстаивает! Она переходит грань дозволенного в условиях оккупации по понятиям этого немца, и также она переходит грань самосохранения, рискуя жизнью ради символа.
Рассказы об оккупации всегда очень интересны, изучая их, становится понятно, насколько не изучена эта тема, и насколько в существующих исследованиях не представлены личная трагедия людей и те вызовы, с которыми они сталкивались.
Любовь к жизни
– Приходилось ли вам работать с узниками Аушвица или других лагерей? Что из их рассказов поразило вас больше всего?
– Почти каждое интервью оставляет свой след. Поражает то, насколько люди, с которыми мы беседуем, оптимистичны. Мои аспиранты даже пришли к выводу, что пройти через ад концлагерей смогли, прежде всего, оптимисты.
Что касается именно Аушвиц–Биркенау, то особенно потрясает технократический подход к убийству: когда речь шла о модернизации оборудования уничтожения, тендере на поставку печей лучшего качества, когда оговаривалась пропускная способность этих печей, их дешевизна… И немецкие фирмы принимали в этом участие. В других лагерях такого масштаба не было.
Но поражает и та простота, с которой бывшие узники рассказывают, как они спасали других. Например, когда мы спрашивали Ольгу Куприяновну Лисачук, как же она не боялась за свою жизнь, спасая еврейскую девочку, та отвечала: «Я же должна была это сделать – забрасывала её соломой на нижних нарах, а немцы проходили и не замечали». Но этот осмотр барака мог закончиться для неё в одну секунду смертным исходом!
– Теме Холокоста посвящено множество литературных произведений, кинофильмов и прочего. Как вы считаете, насколько они приближены к действительности?
– Мне кажется, приблизиться к этой действительности практически невозможно. Потому что мы, благополучные люди, к счастью, не можем представить, что думает человек, который находится в помещении, куда пустили газ. Невозможно представить, что чувствовали люди, прибывавшие в Освенцим на знаменитую платформу, где проходила селекция, и шёл отбор с правом на ещё некоторую жизнь только для молодых и здоровых – всех остальных отправляли, якобы, в душ…
Но среди этих людей были и те, кто чудом спасся. Мне довелось быть знакомой с бывшим узником зондеркоманды Аушвиц–Биркенау – Генриком Мандельбаумом. Туда набирали узников для обслуживания крематория. Они работали не более шести недель, дальше – смерть. Последняя группа была спасена советскими солдатами.
Этот удивительный человек встречался с молодыми людьми из разных стран и рассказывал, рассказывал, рассказывал… Когда он общался со студентами из Воронежа, то, заканчивая повествование, всегда вставал и им кланялся. После он говорил: «Я жив благодаря тому, что вовремя пришла в лагерь ваша армия, а солдат, который первым подал мне руку, был из вашего города».
Однажды один из моих студентов его спросил: «Как вы относитесь к жизни после всего пережитого?» И бывший узник ответил: «Я очень люблю жизнь, люблю всех котков (кошек (пол.). – Ред.), собак, радуюсь каждому лучу солнца, я благодарен моей жене за то, что она была со мной, пока была жива». Это состояние благодарности за жизнь свойственно многим узникам концлагерей.
Знаете, одна из причин, по которой соглашаются на интервью те, кто прошёл концентрационный лагерь, это ощущение невозможности унести с собой свой горький опыт. Высказанность даёт облегчение. Меня поражает то, какое количество граждан нашей страны живёт с невысказанной травмой. И всё потому, что слишком долго люди были вынуждены молчать. Не выговоренная травма выплёскивалась в семейные катастрофы, разрывы между поколениями. Это очень плохо для общества. Я надеюсь, что наши публикации и интервью помогут многим освободиться от тяжёлого психологического груза.
Участников краеведческого велоквеста проверили на знание истории Воронежа 
От чего чаще всего спасают воронежцев? 
Как ёлка «ё» породила. Как две точки меняют язык? 
Взгляд Виталия Зыкова на современное творчество 
О мирах реальных и фантастических