Курск, 12 марта – АиФ-Черноземье
В театр через архитектуру
АиФ: – Юрий Валерьевич, как судьба привела вас в театр?
Мне очень помогает моё техническое образование. Любой чертёж могу прочитать: меня обмануть трудно. А с чертежами-то у нас связаны все декорации. Я даже когда-то грешил – сам оформил несколько своих спектаклей. Потом понял, что делаю это напрасно: сам себя обкрадываю. Потому что общение с художником – это взаимное обогащение. Я могу сказать ему, что хочу, и он сделает. Но, кроме того, он может предложить что-то своё.
АиФ: – Актёром стать никогда не хотелось?
Ю.Б.: – Хотел. Я даже поступил в Волгограде в студию, которая готовила актёров. Учился там параллельно со строительным институтом. Даже играл одну большую роль: в пьесе Шекспира «Двенадцатая ночь» – Себастьяна. Но всё-таки поехал в ГИТИС. А потом мне несколько раз приходилось заменять актёров в своих спектаклях, когда те заболевали. Но в Курске я дал себе слово этого не делать, и ни разу не выходил на сцену. Потому что, если я выхожу на сцену, я должен показать, как это делать. А это не всегда получается.
Цензурный азарт
АиФ: – Много столичных актёров параллельно играют в кино. Хорошо это или плохо?
Ю.Б.: – Я думаю, театральные актёры снимаются в кино из-за двух вещей: первое – популярность, второе – деньги (а не потому что им это очень интересно). В театре ты не будешь так популярен. А в сериалах тебя показывают на всю страну. И деньги платят большие. А поскольку сейчас наступила эпоха, где главный бог – деньги, то, конечно, любой артист (и в нашем театре), если ему скажут: «Пойдёшь сниматься в сериал – бросай театр», он пойдёт. Думаю, очень мало останется людей, которые будут работать за идею. Но я не могу сказать, что в кино актёры играют хуже. Всё зависит от того, как и кем это снято. Как можно хорошо играть в сериале, когда актёр приходит сегодня и не знает, какая сцена будет завтра?! Её только пишут. Конечно, это будет плохо. А в хороших фильмах актёры играют очень хорошо.
АиФ: – В какое время театру жилось лучше?
Ю.Б.: – Я с родителями жил в Самаре. Они работали в драматическом театре – актёрами. И в этом театре за 15 лет не было ни одних гастролей, на 15 лет вперёд было известно, что август – отпуск. И на 15 лет вперёд было известно, что каждый день – аншлаг.
Конечно, развитие телевидения каким-то образом повлияло на посещаемость театров. Я могу только одно сказать: раньше так называемые коммунисты на театр обращали больше внимания, чем теперь так называемые демократы. Потому что коммунисты понимали, что театр – это большое идеологическое звено. Достаточно сказать, что во время войны, в 1944 году, когда самым главным был лозунг «Всё для фронта! Всё для победы!» нашлись деньги, чтобы построить самый большой в стране оперный театр – в городе Новосибирске.
В 1943 году нашлись деньги открыть здесь, в Курске, театр кукол. А сейчас денег нет…
АиФ: – Обратная сторона этого «понимания»… Было же какое-то идеологическое давление?
Ю.Б.: – Конечно, было. Я ощущал на себе это давление. Но тогда был азарт: как его обойти, обмануть вышестоящих чиновников и сказать то, что ты хочешь сказать.
АиФ: – А сейчас никакого давления нет?
Ю.Б.: – Нет. Сейчас всё можно. Есть только давление собственной совести и собственной цензуры.
Сказки на новый лад
АиФ: – Сейчас стало модно старые пьесы переделывать «под современность». Правильно ли это, или классика должна быть неприкасаемой?
Ю.Б.: – Я бы вообще закон издал, запрещающий в классические произведения вставлять свои тексты, но разрешающий их сокращать. Пьесы писались в другое время. Мой отец играл в пьесе «Сирано де Бержерак». Тогда этот спектакль шёл в пяти актах, как написано у Ростана. Он начинался в семь вечера, а заканчивался в половине первого ночи. По сегодняшнему темпу жизни этого никто не высидит. Сокращать можно, но дописывать категорически нельзя. Текст должен быть в том виде, в котором его создал автор. А вот интерпретировать его можно по-разному. Тут надо включать талант режиссёра. Самое трудное – найти в тексте то, что до тебя никто ещё не нашёл.
АиФ: – А декорации, костюмы?
Ю.Б.: – Я считаю, что одевать героев классической пьесы в современные костюмы – это такой штамп, который возник от примитивности мышления. Он уже надоел.
АиФ: – Чем провинциальный зритель отличается от столичного?
Ю.Б.: – Судя по приёму нашего театра в Москве – ничем. Хотя в столице, наверное, зрители более циничны, большие снобы. Но наши спектакли в Москве принимали хорошо, я не почувствовал разницы в зрителях.
В Курске публика хорошая. Это подтверждает и то, что из всех театров России, за исключением Москвы и Санкт-Петербурга, мы по наполняемости зала находимся на третьем месте. К нам в год приходит 140 тысяч человек. На первом месте Самара (город с двухмиллионным населением. – Ред.), на втором – Новосибирск.
А по средней наполняемости зала на одном спектакле мы на втором месте после Волгограда. Если у нас в среднем в год на одном спектакле бывает 579 человек, то по России в среднем – 220. Работа любого театра определяется количеством зрителей. Трудимся мы только для этого: не для критики, не для фестивалей. Если публика идёт к нам - значит, мы ей нужны.
АиФ: – Чего не хватает провинциальному театру в целом и курскому «драму» в частности?
Ю.Б.: – Не хватает талантливых людей. У нас всё в Москве. Вот во Франции, например, знаменитый театральный фестиваль проходит во Авиньоне – в провинциальном городе.
А кинофестиваль – в ещё более провинциальном городе – в Каннах. А у нас всё в Москве, поэтому все туда рвутся. Не хватает, конечно, и финансирования. Раньше, когда я приглашал актёров, меня спрашивали: «Что я буду играть?», теперь – «Сколько я буду получать? Где я буду жить?». Если бы наш театр мог платить актёрам в месяц от ста тысяч и выше, то сюда стояла бы очередь.