Какую роль для еврейского народа играет семья? Как и при каких обстоятельствах представители этого народа оказались на тамбовской земле и какой след здесь оставили? Об этом и многом другом мы побеседовали с председателем Тамбовской еврейской общины, заслуженным архитектором Тамбовской области Аркадием Фарбой.
Возлюби ближнего
Сергей Доровских, «АиФ-Тамбов»: Аркадий Яковлевич, какую роль для еврейского народа играет семья, в чём особенности традиций?
Аркадий Фарба: Семейные ценности у всех народов схожи, и в их корне — духовность. В этой связи вспоминается притча, как много веков назад один царь призвал к себе еврейского мудреца по имени Гилель и спросил: «Ты можешь, стоя на одной ноге, быстро рассказать, что такое Тора?» И тот ответил: «Не делай ближнему твоему того, что ты не хотел бы, чтобы делали тебе». Затем эта мысль получила развитие в христианстве: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». И в каждом вероисповедании это «золотое правило» присутствует. А вот традиции у каждого народа свои.
— Какие традиции именно у евреев?
— Евреи — народ многоликий, мы проживаем на всех континентах, и не удивительно, что впитали традиции разных народов. Но есть то, что присуще только нам и связанно с верой. В Торе содержатся 613 заповедей, они выступают обязательными для исполнения в течение всей жизни. Конечно, когда писалась Тора, были другие понятия, и в силу объективных причин в наш век невозможно выполнить точно все предписания. Но, стараясь соблюдать большинство этих заповедей, традиционно живут религиозные евреи. Для них они — смысл жизни, обязательное условие служения Всевышнему. При этом существует и много смешанных браков, и в нашей стране есть семьи, где одновременно соблюдаются, например, русские и еврейские традиции, которые, как сказано, в корне своём друг другу не противоречат.
Десять мужчин
— Расскажите о вашей семье.
— В моём воспитании большую роль сыграл дедушка Семён Николаевич (Шимон бен Нусен). Он руководил еврейской общиной Тамбова в непростые годы — с 1969-го и до своей смерти в 1984-ом. У нас был частный дом, и дедушка жил через перегородку. Каждую субботу со всего города съезжались верующие евреи, собираясь на половине моего деда. Синагоги, начиная с 1929 года, в Тамбове не было, хотя раньше их было две, не считая молельных домов. Поэтому собирались вот так, на квартирах. Помню, как выносился свиток Торы, при этом стояли старики, которые были воспитаны в этих традициях ещё до революции. Мне исполнилось 13 лет — по еврейским законам при достижении этого возраста мальчик становится мужчиной, то есть на него накладываются определённые обязательства и он по-взрослому отвечает за все свои поступки. До этого ты ребёнок, а после 13-ти должен и мыслить, и действовать уже по-другому. У нас есть такая традиция: когда выносится свиток Торы, при этом должны присутствовать десять мужчин. И возносятся определённые молитвы. Но в тот день было только девять.
— Не хватало одного?
— Именно. Помню, вышел отец нашего известного врача Якова Иосифовича Фарбера — Иосиф Аронович, он тоже был участником миньяна (собрания десяти мужчин). И сказал, что мне уже можно присутствовать с ними. На что я сказал, что не могу. На вопрос: «Почему?» я честно ответил: «Потому что пионер!» Он улыбнулся, ушёл, и тогда вышел мой дед и по-простому, но довольно строго велел мне, что называется, не выпендриваться. Долго упрашивать не пришлось. И вот тогда, в 1974 году, ровно полвека назад, я впервые оказался в таком благородном собрании. Стал по-настоящему причастен к еврейским традициям. Этому я обязан моей семье: у меня не было нужды узнавать о них откуда-то со стороны, моя семья хранила и соблюдала все правила.
Эшелон из Польши
— Ваш род давно живёт на тамбовской земле?
— Мои бабушка и дедушка — выходцы из Польши. Это были 1914—15 годы, когда во время Первой Мировой войны шла депортация евреев из прифронтовых областей. Это было именно насильственное выселение.
— С чем это было связано?
— Еврейский язык, идиш, очень схож с немецким. И, видимо, на самом верху посчитали, что евреи в силу своей коммуникабельности выдадут врагу какие-то тайны. И вот по такому злому умыслу, без всякой вины, сотни тысяч евреев вынуждены были оставить всё, их изгнали из своих домов, где они жили веками. Моим предкам велели в течение 24 часов погрузиться в эшелоны с тем скарбом, который могли унести, и целыми семьями двинуться вглубь России по направлению в Сибирь.
При этом евреи могли сойти на некоторых станциях и остаться. Наша семья сошла тогда в Тамбове. Но не только мои родные — целый вагон. Мой дед в то время был ещё юношей. Семьи тогда были большими — у моего деда были семь братьев и сестёр. Я изучаю историю моих предков и узнал недавно, что они поселились где-то за железнодорожной линией — сейчас мне интересно найти тот самый дом, вдруг он остался?
Стеллажи, полные мудрости
— Им пришлось жить с тем небольшим набором вещей, которые они смогли донести до вокзала?
— Вы ни за что не догадаетесь, что они брали с собой! Это были не какие-то вещи, одежда, и даже не еда для детей, а книги! Недаром говорят, что евреи — это народ книги. Вынужденные переселенцы увозили с собой то, что считали самым ценным. Очень много книг попало тогда в Тамбов. И помню из детства — как я уже сказал, у нас был частный дом, и ещё стояла хозпостройка во дворе, рядом с которой я любил играть. От пола и до потолка в ней сделали стеллажи, и они все были уставлены Талмудами — толстыми книгами, содержащими комментарии к Торе. Их составили мудрецы в средние века, которые в буквальном смысле по словам и даже по буквам разбирали Священное Писание, давая толкования. Это был очень сложный процесс, где существовали нить ученической преемственности и постоянный диспут. Так и создавалось огромное наследие, многотомное собрание сочинений, которое и называется Талмуд.
— Простите, но получается, что эти книги хранились в сарае?
— Им невозможно было найти другое место, и они стояли на стеллажах в хозпостройке. К сожалению, в условиях сырости они неизбежно портились. Это были издания в кожаных переплётах, напечатанные на хорошей бумаге в Вильно, где в конце XIX века еврейская община вела довольно бурную работу, имея своё издательство. Очень хотелось прочесть эти книги, но это было невозможно — они были написаны на арамейском языке. Я открывал их и рассматривал незнакомые буквы, и это вызывало у меня огромный пиетет.
— Там были иллюстрации?
— Нет, в иудаизме запрещены изображения людей и животных, но титульные листы были очень красивы, с тонким орнаментом и богатым декором. К сожалению, наступило время, когда эти мудрые тексты уже никто не мог прочесть. Уходили в мир иной старики, а вместе с ними ушёл и язык. Были предприняты попытки передать талмуды в московскую хоральную синагогу, и дедушка даже заказал большой контейнер для перевозки их железной дорогой в Москву, но получатель по каким-то причинам отказался принимать груз. И тогда дедушка принял решение похоронить эти книги. Да, существует такая древняя традиция: пришедшие в негодность или испорченные при написании тексты священных писаний не сжигаются, не выбрасываются — их хоронят на еврейском кладбище. И это место называется гениза. Например, если в свитке Торы стирается со временем хотя бы одна буква или точка, то свиток становится непригодным. Но он не выбрасывается. Мой дедушка так и поступил, и где теперь похоронены эти книги, известно только мне.
«Нас из-за вас расстреляют!»
— В вашем доме между собой говорили на каком языке?
— Мои дедушка и бабушка между собой могли общаться на идиш. И иногда, чтобы я не мог понять, говорили что-то обо мне. Но я-то их понимал, потому что учил в школе немецкий! А вот мои родители понимали идиш, но уже не могли на нём говорить, кроме общепринятых фраз. А мы, моё поколение, уже совсем утеряли его. Идиш — это разговорный язык, в то время как иврит и арамейский — языки молитв и священных писаний. За изучение иврита в 70-е, начале 80-х могли просто посадить, идиш лишь в некоторых советских семьях передавался другим поколениям, но из обихода почти ушёл. Как итог, сегодня в России идиш — умирающий язык, его носители исчисляются, пожалуй, сотнями.
— Вы так подробно остановились на истории дедушки, а теперь расскажите о ваших родителях.
— Мой папа стал химиком, работал в снабжении на нескольких химических предприятиях Тамбова. К сожалению, в 2008 году он ушёл из жизни. Мама моя родом из Белоруссии, их семью эвакуировали во время войны. Причём это нельзя назвать эвакуацией, как это принято представлять. Мой дед, отец мамы был, как тогда называли, ответработником — настоящий коммунист, преданный партии. В Полоцке он занимал пост в редакции газеты и в конце 30-х годов был направлен редактором газеты в город Рассоны, недалеко от Полоцка. Началась война, и 22 июня он в числе первых сам пошёл в военкомат. Служил политруком, попал в партизанский отряд, и на этом сведения о нём обрываются: всё, что мы знаем — что он пропал без вести в октябре-ноябре 1941 года. Когда немец подходил к Полоцку и Рассонам, шла спешная эвакуация. По рассказам бабушки, подали подводы для жён ответработников, все стали спешно усаживать детей и класть имущество. Моя бабушка попросила взять её и двух маленьких дочек. И вот эти женщины — соседи, с которыми ещё вчера пили чай и вели беседы, сказали ей прямо: «Нет, не возьмём! Если нас догонят, нас всех расстреляют из-за вас!»
— То есть их бы расстреляли за укрывательство евреев?
— Да, но вот вопрос: стоит ли за это их осуждать? Кто-то скажет — нет, они спасали себя и детей, потому так грубо отвергли еврейскую женщину с двумя девочками. Но я скажу — да! Может быть, мне из нашего времени судить сложно, но моя бабушка с двумя детьми на руках бежала белорусскими лесами — без еды, без всего! Как она добиралась, представить страшно! И потом рассказывала мне: «Я видела немецкого лётчика на бреющем полёте, видела, как он улыбается!» Тот нажимал на гашетку и стрелял, а бабушка с дочками своими ныряла в болото, спасаясь от пуль. Моей маме было тогда три года, а её сестре — два. Выбрались измученные из лесов, примкнули к отряду эвакуированных. Сестра моей мамы в пути упала с подводы и, сломав позвоночник, осталась навсегда инвалидом. Много они прошли, и обосновались в итоге в Моршанске. Там мой отец спустя годы встретил маму, они поженились, переехали в Тамбов. А бабушка с младшей своей дочерью так и жили в Моршанске, я часто приезжал к ним в гости.
— Ваш дедушка воевал, погиб, сражаясь с врагом. Удалось ли увековечить его имя?
— Когда ко мне обратились как к архитектору с просьбой спроектировать мемориал воинам-землякам, участникам Великой Отечественной войны в городе Моршанске, я согласился и подумал, что если у деда нет могилы, то пусть хотя бы здесь в городе, где моя бабушка получила извещение о том, что её муж пропал без вести, будет упомянуто имя моего деда Гринблата Абрама Лазаревича. И я, конечно, сделаю эту работу бесплатно. Все годы мне хотелось выйти на партизанский след моего деда, найти о нём ну хоть какую-то крупинку, зацепку. Я поехал в Минск, но в музее партизанского движения ничего не обнаружил. И только несколько лет назад, совершенно случайно, в интернете, я познакомился с одной замечательной женщиной из Полоцка, которая согласилась мне помочь в поиске сведений о моём деде. И она выяснила, что архивы Полоцка были уничтожены во время войны, но, возможно, сохранился партийный архив, который перед самой войной был перевезен в Витебск. И она поехала в этот город, нашла партийное дело моего деда! Там оказалась автобиография, написанная его рукой, у меня теперь хранится копия. Это ценная память о нём.
Отвечаю за качество именем
— А вот теперь хочется спросить уже о вас: как и почему решили стать архитектором?
— В большей степени это было решение родителей. Рисовать я начал с двух лет, а в семь лет уже занимался в изостудии Дворца пионеров. Затем поступил в художественную школу. Директор этой школы настойчиво рекомендовала моим родителям направить меня учиться на художника в Пензу. Но родители решили, что я должен окончить десять классов. Тогда и появилась мысль, что мне надо стать архитектором. С высоты лет я понимаю родителей и благодарен им: они в этом решении исходили из того, что желали мне счастья. Окончил школу с золотой медалью и поступил в вуз в городе Воронеже. Затем вернулся в Тамбов и по распределению стал работать рядовым архитектором в проектном институте. Постепенно рос, становился ведущим архитектором, руководителем группы, главным специалистом. Ну а затем пришло время, когда стало возможным заниматься частной практикой.
— В начале девяностых?
— Да, я тогда понял, что настал час организовать первую в Тамбовской области частную архитектурную мастерскую. К тому времени я уже имел достаточно опыта. Назвал её довольно скромно — «Аркадий» (смеётся). Но ведь, назвав так, я показал, что отвечаю за качество работы своим именем.
— Какие объекты из вами спроектированных, скажем так, наиболее известны?
— Мои проекты реализованы не только в нашей области, но и по всей стране и даже за рубежом. Если говорить о нашем регионе, то в центре Тамбова я проектировал здание «Тамбоврегионгаза», здание кафе «Аркада», множество жилых и общественных зданий, промышленные объекты. Занимаюсь проектированием культовых зданий, причём самых разных конфессий. В моём портфолио есть православные храмы и храмы других христианских течений, а также мечети.
В Тамбове на улице Мичуринской стоит храм христиан веры евангельской – целый комплекс с молельным залом, трапезной, жилыми помещениями, комнатами для различных занятий. Ко мне обратились мусульмане, чтобы я спроектировал мечеть. Она должна была появиться на улице Рылеева, где сейчас находится молельный дом, но проект пока не состоялся. Однако осуществился проект мечети в городе Астрахань. Храм Апостольской армянской церкви в Тамбове состоялся также при моём участии.
— Не возникало ли вопросов: допустимо ли, что вы как человек иной веры проектировали, скажем, православные храмы?
— Я сам задавал этот вопрос протоирею Георгию Неретину, заведующему архитектурно-строительным отделом Тамбовской епархии. Причём не официально, а по-дружески, ведь мы — одногруппники, учились вместе архитектуре в Воронеже. И получил развёрнутый ответ с примерами, что в истории церкви есть много образцов православного зодчества, созданных людьми иных конфессий, в том числе евреями.
— Но было бы странно, если архитектор-еврей не проектировал бы синагоги?
— Да! По моему проекту построена самая северная в России синагога в Архангельске, она так и называется: «Звезда севера». Этот большой комплекс открылся в 2018 году, и я был на открытии.
В Набережных Челнах сейчас достраивается еврейский культурный религиозный центр, есть небольшое здание для ритуальных обрядов при Липецкой синагоге и другие.
Семья – основа возрождения
— Как давно в нашем регионе существует еврейская община?
— История еврейской общины на Тамбовщине насчитывает более 170 лет. Об этом написана замечательная книга, автором которой выступил упомянутый нами сегодня Заслуженный врач России, краевед Яков Иосифович Фарбер, и я помогал ему в работе. Представьте себе: человек, находясь в Германии, писал книгу, основываясь на архивных данных. Как это было ему непросто! Он просил меня, чтобы помог что-то найти, сфотографировать документы, а затем приехал в Тамбов, кажется, это было в 2003 году. Мы собрали общину, и он зачитывал эскиз этой книги. В итоге его труд получил тогда единодушное одобрение. Теперь эта книга, к сожалению, стала библиографической редкостью. Она о людях, которые многое сделали для Тамбовщины, среди них известнейшие имена руководителей крупных заводов, грамотные инженеры, которые поднимали народное хозяйство. Оставили яркий след в искусстве, медицине, образовании и других областях.
Что касается общины, оформить и зарегистрировать её как организацию нам удалось, по понятным причинам, только в начале 90-х годов. Я был тогда среди учредителей. Позже проводилась довольно скрупулёзная работа, когда мы изучали толстый телефонный справочник и выписывали из него все попадающиеся еврейские фамилии, а затем обзванивали. Но основной костяк общины составили семьи, которые сошли тогда, в 1915 году, с того самого эшелона, о котором я рассказал в самом начале.
— Сколько всего сегодня проживает евреев в регионе?
— В основном стоит говорить о Тамбове. В начале «нулевых» годов было порядка полутора тысяч человек, то сегодня мы можем вести речь про 500-600 человек. К сожалению, мы видим, мягко говоря, плохую тенденцию, которую пока не удаётся преодолеть. Нас становится меньше, мы неуклонно стареем, молодёжи очень мало. Особенно тяжёлыми на потери были для нас годы ковида. Поэтому сейчас главная задача — найти выход. И немаловажны здесь сохранение и пропаганда наших традиционных семейных ценностей. Тех самых ценностей, что были у больших, крепких, дружных еврейских семей. Тех ценностей, что позволили им пережить все невзгоды и несправедливости, сохранить традиции и веру, а также оставить яркий след в истории. В том числе и на Тамбовщине.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
