Работы курянина украшают не только российские музеи, но и частные коллекции в разных частях земного шара. Его бегущего под дождём «Бомжа», скульптуру из бронзы, увёз из Курска в Англию внук Бернарда Шоу. Романтичная девушка на шаре «Ассоль» приглянулась миллионеру из Парижа, приезжавшему на наш трикотажный комбинат. А фигуру Щепкина размером 30 на 40 приобрели в подарок на юбилей Никите Михалкову.
Натура, которая всегда с тобой
— Первой моей работой был автопортрет, — рассказывает Владимир Иванович. — Тогда я ещё не относился к работе скульптора серьезно, а зеркало — это натура, которая всегда с тобой. Тем не менее позже мне говорили, что гипсовая скульптура получилась неплохой. Я тогда работал в бюро эстетики на заводе «Счётмаш», а потом — на худграфе. При переезде она и осталась на старом месте. Нужно было перевести уже немало работ, так как я к тому времени — концу семидесятых — уже начал выставляться на зональных выставках, а позже во всесоюзных и международных. В основном это были работы в духе того времени — композиция «Имена революции» (Дзержинский с солдатом), «Новости» — эту композицию — рабочий с трубами, читающий газету, — купила Кшенская администрация.
— Владимир Иванович, ваша дочь Юлия — тоже художница. Не возникает ли в семье конкуренции, творческих споров?
— Конкуренции не было никогда, а творческие споры — постоянно, иногда даже дело доходит до скандалов, и я считаю, это неплохо, так как не зря говорят, в споре рождается истина. Но моё направление — скульптура. Её — живопись, дизайн. Поэтому по большому счёту мы с Юлей друзья и по жизни, и по искусству, и оба заядлые театралы. Она преподаёт на кафедре дизайна и пишет сценарии литературных вечеров. У неё четверо детей. Мой старший внук Ваня окончил в этом году журфак Санкт-Петербургского университета. Сейчас изучает феномен Шнура в современном мире как прекрасного актера и телеведущего.
— Когда-то вы всерьёз увлекались игрой на сцене.
— Для меня это было не просто увлечением, я мечтал быть актёром, обязательно московского театра. В юности был лауреатом международных фестивалей ТЮЗовских коллективов в ФРГ и в Болгарии, где я и Роман Ярыгин отмечены как лучшие актёры.
— Наверное, у каждого скульптора есть свой «каменный цветок». Есть у вас что-то такое, что очень хочется, но пока не удаётся воплотить?
— Хочется создать объёмно-пространственную композицию «Джаз» — так, чтобы его можно было услышать, глядя на эту скульптуру… У меня много интересных, пока не реализованных по разным, в основном финансовым, причинам проектов. К сожалению, в современном мире художнику, в широком смысле этого слова, приходится самому искать меценатов, а это процесс не из лёгких. Надо просить, убеждать. А кто-то и хочет помочь, но не может в данный момент. Год работал в Москве над памятником Святославу Фёдорову, но проект пришлось приостановить из-за финансовых трудностей. Делал памятник Преподобному Серафиму Саровскому, но вот уже десять лет ищем спонсоров для него.
Предок служил Петру Первому
— Работа скульптора — это в основном победа в объявленных конкурсах и следующий за этим заказ. По сути, не вы находите своих героев из прошлого, а они находят вас?
— Обычно так и происходит. Но, во всяком случае, со мной так получается, что находят именно те, кто мне интересен, кого я и сам хотел бы воплотить в скульптуре. Пётр Первый, который встречает корабли в самой западной точке России. Писатель Евгений Иванович Носов, глубоко обаятельный, сильный и в то же время простой человек. Писатель-фронтовик Константин Воробьёв во многом его противоположность — трудно даже вообразить, сколько ему выпало пережить: война, семь концлагерей, три побега из них. Он не был признан при жизни, а его «Убиты под Москвой» уже незадолго до смерти Константина Воробьёва опубликовал Твардовский… В эти памятники и другие я вложил часть своей души, своей жизненной силы и не мог схалтурить.
— Благодаря работе над скульптурой Петра I вы узнали родословную?
— На памятник Петру Первому в Калининграде собирали всем миром. Процесс немного затягивался. Денег на литьё не хватило, и мы использовали метод выкладки из меди, кстати, очень вредное производство. На открытии памятника ко мне подошёл контрадмирал и говорит: «Вас разыскивает родственница. Бартенева». Я удивился: «Нет у меня такой родственницы». «Есть», — отвечает. И действительно. Мы оказались дальними родственниками.
Её дочь, историк из Санкт-Петербурга, докопалась до корней генеалогического древа. У Петра Первого служил морской офицер Де Бартье. За хорошую службу Пётр Первый пожаловал ему дворянский титул. Мой предок принял христианство и стал Бартеневым, а его потомки переехали в Курскую губернию. У моего прадеда Изота под Фатежом, где-то в районе Большежирово, было имение, фаэтон, а яблоневый сад в его честь Изотовским окрестили. Мой родной дед был царским офицером.
Уходит старый Курск
— А как вы оцениваете архитектурный облик Курска?
— За исключением Дома офицеров, старых домов на Дзержинского и Красной площади, зданий, олицетворяющих другую эпоху, в Курске практически не осталось. Нет единого архитектурного целого. У меня родственники приезжали десять лет назад и недавно, и заметили, что Курск был старинным зелёным городом, а теперь потерял своё лицо. Старинных зданий не вернуть, сохранить бы, что осталось. Как это делают в Петербурге, на Невском… Старинный фасад оставляют, а внутри может быть даже торговый центр, хотя в основном они в Москве, Санкт-Петербурге находятся на окраине. Там они могут даже украсить город, внести стилевое разнообразие. На Северо-Западе в Курске, например, «Европа» даже немного украшает серый девятиэтажный панельный район. Центр жалко. На Горького почти ничего не осталось — этот участок города Александр Руцкой хотел вымостить булыжником и сделать курским Монмартром.
— Но один триумфальный комплекс, в создании которого вы принимали непосредственное участие и который сравнивают с Парижской аркой, у нас есть.
— Началось всё с герба, который нас с Мининым попросил сделать Грешилов для кабинета губернатора. Руцкому понравилось, и он пригласил нас побеседовать. Я показал ему тогда эскиз памятника Петру Первому и сказал, что Курск не имеет такого лица, какое будет у Калининграда. На что Руцкой ответил, что, может, перекупит этот памятник. Но потом у него возникла другая идея, и он пригласил нас в Петербург в деловую поездку, чтобы попутно мы выбрали на заводе готовые скульптуры для будущего комплекса. Но в поезде мы его убедили, что все сделаем сами, и он сразу же в вагоне принялся рисовать эскиз, а мы чуть-чуть подсказывали. Был февраль, а арку нужно было сделать уже к 23 августа. Потом был объявлен конкурс на проект памятника Жукова, который выиграл мой эскиз.
— Какая ваша любимая улица в Курске?
— Её мало кто знает — Учрежденческая в районе Верхне-Луговой. Там прошло моё детство, там мы росли в домах окнами напротив с моей будущей супругой, любовью всей моей жизни. Она Ирина — в переводе «мир». Я Владимир — «владеющий миром». Учились вместе во 2-й школе, портфель ей носил. Сорок пять лет вместе уже.
Суд — «подарок» к юбилею
— Как планируете отметить день рождения?
— А на этот день, 25 июля, у меня назначено судебное слушание. Дело в том, что Союз художников выставил мою творческую мастерскую за долги на аукцион. Делается это уже не первый раз в расчёте на то, что её никто не купит. Здание на Марата, 5 уже очень старое, но зато в центре, что и прельстило собственника. Он приехал зимой, срезал болгаркой дверь и поставил свою. И если бы я был непорядочным человеком, то мог бы сказать, что из неё что-то пропало. Но я просто опечатал свою мастерскую, так как там находятся культурные ценности. Вывезти в одночасье то, что накопилось за тридцать лет работы, невозможно, да и некуда, так как новую мастерскую пока не предложили. В Белгороде, например, Анатолию Шишкову под мастерскую отведён особняк в центре города.
— А вы где сейчас работаете?
— Дома. Точнее, пытаюсь работать. Скульптуры — они как дети, и у меня в последнее время такое чувство, как будто у меня отняли детей, и теперь я как будто не скульптор, а счётчик такси, считающий дни. Мы же не тапочки шили в мастерской. Выбросили из мастерской, как котёнка. Жизнь раскололась на «до» и «после». Отдельного кабинета у меня нет. Им сейчас служит гостиная, объёдиненная с кухней. А когда пахнет вкусным обедом, это, знаете ли, очень отвлекает от монументальных замыслов.
— Если бы вы были, скажем, шестилетним мальчиком и смогли перенестись на машине времени в 2017-й и пройтись по Курску, что бы вы чувствовали, видя, как много в городе сделано вашими руками?
А если оглянуться немного назад… Когда я прохожу по городу мимо памятников, над которыми работал, иногда понимаю, что теперь что-то сделал бы немного иначе и что ещё есть, куда расти. Лишь бы бил всегда тот источник, откуда приходит вдохновение…
Смотрите также:
- Поэт Андрей Дементьев: Нам не хватает ощущения своей роли в жизни страны →
- Мастерская Владимира Бартенева – родина курских памятников →
- Умелец из Репьёвки создаёт восковые фигуры земляков →