Коронавирус – далеко не первая эпидемия, которую переживала Россия. Чума, холера, тиф, «испанка» – со всеми этими болезнями рано или поздно страна справлялась, и болезни стирались из памяти людей. Пожалуй, чаще других сегодня вспоминают только эпидемию холеры, вспыхнувшую в 1830-х годах и принесшую с собой «Болдинскую осень» Александра Сергеевича Пушкина. Оказавшись на карантине в Болдино, он написал «Повести Белкина», «Маленькие трагедии» и завершил работу над «Евгением Онегиным».
Но мало кто знает, что вспышка холеры и вынужденное заточение Пушкина совпали с активной подготовкой свадьбы с Натальей Гончаровой, уроженкой Тамбовской губернии. Писатель пытался привести в порядок свои дела и отправился в Болдино, чтобы вступить во владение деревней, выделенной ему отцом. А вот вернуться к любимой не смог – Москву закрыли на карантин. Влюбленные оказались по разные стороны блокпостов на три месяца и могли только обмениваться редкими письмами.
«АиФ-Черноземье» публикует отрывки из писем Пушкина к Натали, отправленные во время карантина 1830 года, в которых он рассказывает о своем угнетенном состоянии и попытках прорваться обратно в Москву.
«Чудная страна грязи, чумы и пожаров»
9 сентября
«Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения из-за причиненного вам беспокойства. Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило. Мое пребывание здесь может затянуться вследствие одного совершенно непредвиденного обстоятельства. Я думал, что земля, которую отец дал мне, составляет отдельно имение, но, оказывается, это — часть деревни из 500 душ, и нужно будет произвести раздел. Я постараюсь это устроить возможно скорее. Еще более опасаюсь я карантинов, которые начинают здесь устанавливать. У нас в окрестностях — Cholera morbus (очень миленькая особа). И она может задержат меня еще дней на двадцать! Вот сколько для меня причин торопиться! …еще раз простите меня и верьте, что я счастлив, только будучи с вами вместе».
30 сентября
«Я уже почти готов сесть в экипаж, хотя дела мои еще не закончены и я совершенно пал духом. Вы очень добры, предсказывая мне задержку в Богородецке лишь на шесть дней. Мне только что сказали, что отсюда до Москвы устроено пять карантинов и в каждом из них мне две недели, — подсчитайте-ка себе, в каком я должен быть собачьем настроении. В довершение благополучия полил дождь, и, разумеется, теперь не прекратится до санного пути. Если что и может меня утешить, то это мудрость, с которой проложены дороги отсюда до Москвы: представьте себе, насыпи с обеих сторон, — ни канавы, ни стока для воды, отчего дорога становится ящиком с грязью, — зато пешеходы идут со всеми удобствами по совершенно сухим дорожкам и смеются над увязшими экипажами. Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров, — потому что другого мы здесь не видим… Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами — не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба?»
«От чумы умирает только простонародье»
11 октября
«Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне, несмотря на то, что вам этого не хочется. Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? Нет ли окольного пути, который привел бы меня к вашим ногам? Я совершенно пал духом и право не знаю, что предпринять. Ясно, что в этом году (будь он проклят) нашей свадьбе не бывать. Но не правда ли, вы уехали из Москвы? Добровольно подвергать себя опасности заразы было бы непростительно. Я знаю, что всегда преувеличивают картину опустошений и число жертв; одна молодая женщина из Константинополя говорила мне когда-то, что от чумы умирает только простонародье — все это прекрасно, но все же порядочные люди тоже должны принимать меры предосторожности, так как именно это спасает их, а не их изящество и хороший тон. Итак, вы в деревне, в безопасности от холеры, не правда ли? Пришлите же мне ваш адрес и сведения о вашем здоровье. Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь. Не знаю, что делается на белом свете и как поживает мой друг Полиньяк. Напишите мне о нем, потому что здесь я газет не читаю. Я так глупею, что это просто прелесть. Вот поистине плохие шутки. Я смеюсь «и желтею», как говорят рыночные торговки (т. е. «кисло усмехаюсь»). Прощайте, повергните меня к стопам вашей матушки; сердечные поклоны всему семейству. Прощайте, прелестный ангел».
18 ноября
«В Болдине, все еще в Болдине! Узнав, что вы не уехали из Москвы, я нанял почтовых лошадей и отправился в путь. Выехав на большую дорогу, я увидел, что вы правы: 14 карантинов являются только аванпостами — а настоящих карантинов всего три. — Я храбро явился в первый (в Сиваслейке Владимирской губ.); смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную. ( ) Вот каким образом проездил я 400 верст, не двинувшись из своей берлоги»…
2 декабря
«На следующий̆ день, 1-го октября, возвратившись домой, получаю известие, что холера добралась до Москвы, что государь там, а все жители покинули ее. Это последнее известие меня несколько успокаивает. Узнав между тем, что выдают свидетельства на свободный проезд или, по крайней мере, на сокращенный срок карантина, пишу на этот предмет в Нижний. Мне отвечают, что свидетельство будет мне выдано в Лукоянове (поскольку Болдино не заражено), в то же время меня извещают, что въезд и выезд из Москвы запрещены. Эта последняя новость, особенно же неизвестность вашего местопребывания (я не получал писем ни от кого, даже от брата, который думает обо мне, как о прошлогоднем снеге) задерживают меня в Болдине. Я боялся или, вернее, надеялся по прибытии в Москву вас там не застать и был уверен, что если даже меня туда и впустят, то уж наверное не выпустят. Между тем слух, что Москва опустела, подтверждался и успокаивал меня».
«Азиатцы не боятся чумы»
Во время своего вынужденного пребывания в Болдино Пушкин писал не только невесте, но и своим друзьям, а еще вел дневники.
Так, в набросках к «Запискам» есть цитата:
«Перед моим отъездом Вяземский показал мне письмо, только что им полученное: ему писали о холере, уже перелетевшей из Астраханской губернии в Саратовскую. По всему видно было, что она не минует и Нижегородской (о Москве мы еще не беспокоились). Я поехал с равнодушием, коему был обязан пребыванию моему между азиатцами. Они не боятся чумы, полагаясь на судьбу и на известные предосторожности, а в моем воображении холера относилась к чуме, как элегия к дифирамбу».
5 ноября в письме соседке Прасковье Осиповой он написал:
«Проклятая холера! Ну, как не сказать, что это злая шутка судьбы? Несмотря на все усилия, я не могу попасть в Москву; я окружен целою цепью карантинов, и притом со всех сторон, так как Нижегородская губерния — самый центр заразы. Тем не менее, после завтра я выезжаю, и бог знает, сколько дней мне потребуется, чтобы проехать эти 500 верст, на которые обыкновенно я трачу двое суток».
Холера не ушла так просто из России. Спустя год она вернулась снова. 26 июля 1831 года Пушкин написал в дневнике: «В прошлом году карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний. Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на это люди, ни народ. Уничтожьте карантины, народ не будет отрицать существование заразы, станет принимать предохранительные меры и прибегнет к лекарям и правительству; но покамест карантины тут, меньшее зло будет предпочтено большему и народ будет более беспокоиться о своем продовольствии, о угрожающей нищете и голоде, нежели о болезни неведомой и коей признаки так близки к отраве».
«Мой обожаемый поэт». Какие отношения связывали Тютчева и Фета 
«Деспот в юбке». Какой была мать Ивана Тургенева 
Анна Каренина - дочь Пушкина? Праправнучка Льва Толстого о создании романа 
Спасла любовь. Леонид Андреев несколько раз был на волоске от смерти