Примерное время чтения: 14 минут
924

Юрий Бутусов: «Приравнивание театра к зрелищному предприятию унизительно»

Сюжет Платоновский фестиваль искусств - 2019

В Воронеже показали спектакль «Макбет. Кино», который один из ведущих современных российских режиссеров Юрий Бутусов поставил в 2012 году для театра имени Ленсовета, за эту работу режиссер получит специальную премию жюри фестиваля «Золотая Маска» «За поиск уникального сценического языка». В марте этого года Бутусов принял решение оставить театр, в котором проработал много лет, из-за ограничения его свободы творчества. Об этой самой свободе, а также о том, как этот сложный пятичасовой спектакль ставился из ничего, Юрий Бутусов и актриса Лаура Пицхелаури, исполнившая роль леди Макбет, рассказали, приехав на Платоновский фестиваль искусств в Воронеж.

«Должно быть трудно»

Ирина Евсюкова, «АиФ-Черноземье»: Какие испытания вы прошли, ставя этот спектакль?

Справка
Юрий Бутусов - российский театральный режиссер. Работал в театре имени Ленсовета с 1996 года, в 2011 стал главным режиссером театра, а в ноябре 2017-го - его художественным руководителем. Ушел из театра в марте 2018 года из-за разногласий с администрацией. Также сотрудничал с театром "Сатирикон". Лауреат премии "Золотая Маска" за спектакль "Чайка" (в номинации "Драма / Работа режиссёра") и обладатель спецприза жюри "За поиск уникального сценического языка". В настоящее время ставит спектакль в МХТ.

Юрий Бутусов: Мне было легко. Когда интересно, всегда легко. Всякие физические трудности, связанные с количеством времени и потраченного пота, уходят в сторону, когда существует настоящий глубокий внутренний интерес. Мне кажется, что любой спектакль связан с преодолением в себе внутренних проблем, изживанием черных пятен. Должно быть трудно. Если ты в себе эту трудность не ощущаешь, значит, ты что-то делаешь неправильно. Это очень важно. Если этого нет, значит, ошибка.

- Лаура, вы играете главную драматическую роль в сложнейшей пятичасовой постановке с изломанной композицией и дикими танцами. Как вы находите силы для такой изматывающей работы?

Лаура Пицхелаури: Не возникает такого вопроса внутри. Когда ты погружаешься в материал, ты не думаешь об усталости. Только если какая-то личная история может мне мешать, но это происходит редко.

- Вам приходится много танцевать на сцене то под электронную клубную музыку, то под Майкла Джексона, и получается это у вас очень органично. У вас танцевальное прошлое за плечами?

- Нет, но мои бабушка и дедушка были танцовщиками. Может, передалось по наследству. На самом деле, когда «балетные» проходят на спектакль, они очень боятся за меня, видя, как я встаю на пуанты, потому что делаю я это непрофессионально. Им кажется, что все закончится открытым переломом. Впервые пуанты я надела для «Макбета». Мне очень понравилось, что они красные. Я тогда не умела даже ленточки к ним пришивать, замотала пластырем вокруг ноги и пошла репетировать.

Фото: Платоновский фестиваль

Непонимание, раздражение и любовь

- После постановки «Макбета. Кино» у вас не появилось желание попробовать себя в кинематографе?

Юрий Бутусов: Я, конечно, кино люблю, но далеко не все. Этот спектакль не о кино. Он о том, что в современном мире мы иногда путаем реальную жизнь с иллюзией. Есть ощущение, что иногда мы перестаем быть самими собой, поскольку все время находимся под камерами. Мы теряем себя и начинаем быть кем-то другим. В этом смысле кино - это некий обман. Этот спектакль – это поиск себя внутри этой жизни. Здесь главное – даже не результат этого поиска, а сам путь к себе, понимание, что что-то не так. А самому делать кино - не предлагают. Конечно, это было бы колоссально интересно, это новый опыт.

- Вам не хочется написать собственный сценарий и по нему поставить спектакль?

- Мне кажется, я не могу это, я боюсь. И потом, это интересно находиться в диалоге с Шекспиром, Брехтом, Чеховым. Они тебя обогащают, они гении. Сейчас я в МХТ ставлю современную пьесу Аси Волошиной «Человек из рыбы». Это страшно интересно. Я как-то сказал себе, хватит превращать современную драматургию в маргинальные читки. Это стало надоевшим трендом – поставить четыре стула, посадить актеров с листочками и читать. Мне кажется, что сегодня есть тексты, которые заслуживают какого-то исследования. Чехов тоже когда-то был современный и непонятный. Очень хочется попробовать придать этой современной пьесе статус классической. Такая наглая задача. Товстоногов говорил, что ставя современную пьесу, надо относиться к ней, как к классической, а ставя классическую пьесу, нужно относиться к ней, как к современной. Ставить классическую пьесу как классическую – это путь, который не приводит ни к каким открытиям. Фраза «классический театр», при всем моем уважении, лепится к каким-то вялым антрепризным проектам. Когда режиссер говорит, что ставит автора и раскрывает его, - это высокомерие. Настоящие большие авторы – Чехов, Шекспир – это они раскрывают нас. Поэтому с ними надо находиться в диалоге. Говорить о том, что я знаю, что хотел сказать Чехов – это наглость. Что у него было в голове, никто не знает, мы можем к этому только прикоснуться, а номера его телефона у нас нет.

- В спектакле используется тема сновидений, сама структура шекспировской пьесы разрушается, сцены монтируются, как в кино, а время и вовсе не ощущается… Почему вы использовали все эти приемы?

- Это самый продуктивный путь – сказать себе, что театр – это мир воображения, сна. В то же время театр не рассказывает нам о ком-то из XVIII века. Очень легко прикрыться усами, гримом и говорить о том, как им было тяжело у них там в Дании. Театр должен рассказывать о том, что происходит сегодня с нами. Очень сложно найти что-то, что уничтожит четвертую стену и соединит нас в едином временно-пространственном поле. Для этого применяются самые разные способы. Задача – чтобы зритель забыл, что он пришел в театр, и соединился с нами здесь и сейчас. Должно возникнуть событие сегодняшнего вечера. Это было моей задачей – уничтожить время. Спектакль идет пять часов не потому, что было невозможно себя обрезать. Время в театре – важнейшая составляющая. Может быть, самая главная. Когда ты погружаешься попеременно то в холодную, то в горячую воду, твое тело постепенно должно перестать чувствовать температуру. В этом спектакле сначала испытываешь раздражение, ненависть, потом начинаешь сдаваться, а потом вдруг влюбляешься в происходящее и отдаешься ему. Перестаешь анализировать, реконструировать, находиться в конфликте. Просто получаешь удовольствие и становишься частью спектакля.

- Ваши спектакли очень «умные», в них много символов и метафор. Как их считать? Как нужно смотреть ваши спектакли?

- Я думаю так, как меня учили. Надо становиться частью спектакля, верить в то, что люди на сцене очень много думали об этом, что они не самые бездарные люди на свете, и пойти за ними. А потом выйдя из зала, проанализировать свои чувства. Любой человек, приходя в театр, должен быть сначала зрителем, а расшифровывать нужно потом. Что такое собака в фильмах Тарковского? Танатос, символ смерти. Но когда ты видишь, как в кадре появляется эта собака, ты же не думаешь про танатос: «О, смерть пошла!» Главное – желание воспринять это. Я помню, как делал «Короля Лира». Наталья Вдовина играла Корделию. В «Сатириконе» был сложный пол, за который ее длинное платье цеплялось при ходьбе, и она чуть приподнимала подол, чтобы было проще идти. После премьеры я читаю в отзывах, что я сексуально озабоченный тип, который заставляет актрису поднимать платье, чтобы показать ноги. Анализ ведет к сочинительству, придумыванию, высасывания из пальца аллюзий, которых там не было.

Спектакль из ничего

Фото: Платоновский фестиваль

- На некоторых показах «Макбета» вы сами выходили на сцену и танцевали вместе с актерами в одной из сцен. Это был порыв или так задумано?

- Нет, это было такое хулиганство. От настроения зависит. Бывает, что и зрители выходят танцевать. В Петербурге много людей, которые любят этот спектакль, приходят, чтобы потанцевать. (Смеется) Это же не танец, это выход энергии, коллективный крик. Есть такая психологическая практика – прокричаться, чтобы освободить энергию.

- Правда, что для спектакля специально не делали костюмы, а взяли реквизит, который уже был в театре имени Ленсовета?

- Это правда. Ничего не сшито. Использовалось то, что я нашел в театре, в помойках вокруг. Практически из ничего сделан спектакль.

- Это сделано вынуждено? Или это работало на идею такой постмодернистской постановки?

- Это вызов – сделать спектакль из ничего. С другой стороны, обстановка в театре в тот момент была сложная. Когда меня заставляют сдавать декорации до того, как начинаются репетиции, - это убийство, я так не могу. Это убивает спонтанность, импровизационность. Мне необходим единый процесс. Я решил, что не буду идти на ухищрения, буду делать из того, что есть, и сделаю. Нам повезло. Например, в зеркальной сцене использовано старые гримерные столики, которые лежали на складе и про которые все забыли. Это и есть задача – сделать так, чтобы тебе повезло. Если тебе не везет, значит, ты что-то делаешь не так. Это был интересный и счастливый процесс. В какой-то момент я перестал готовиться к репетициям, я понял, что мне это мешает. Нельзя лишать себя возможности импровизации, изменений, живой жизни.

- Лаура, как Юрий Бутусов работает с актерами?

Лаура Пицхелаури: Мы вырабатываем какое-то поле, соединяемся друг с другом, приносим свои миры и постепенно создаем один общий. Нет задачи, нет постановочных вещей. Абсолютная свобода – для артиста это счастье. Я даже не представляю, как я буду  работать с режиссером, который говорит тебе, что делать. Для меня важно, что я эту дорогу, как мне кажется, выстраиваю сама. Понятное дело, что меня какой-то космической нитью ведет Юрий Николаевич. На территории этих спектаклей я освобождаюсь, я имею возможность отдавать накопленные эмоции. Конечно, есть какая-то форма, но каждый вечер ты говоришь про то, что у тебя сегодня болит. Каждый вечер надо найти то, что именно сегодня тебе отзывается.

Фото: Платоновский фестиваль

Создать закон о театре и отпустить Серебренникова

- Что для вас значит свобода?

Лаура Пицхелаури: Со свободой как-то тяжело обстоят дела. Особенно в рамках этой страны. Когда моя дочь Софико была маленькая, мы уехали в Италию на три месяца. Летели с пересадкой в Мюнхене. Мой старший сын, будучи в аэропорту в Петербурге, честно стоял в очереди на паспортный контроль. Оказавшись в Мюнхене, он спокойно садился на пол и пил воду. В Италии я гуляла с Софико по набережной, мне хотелось зайти в кафе, выпить сока, съесть круассан. И я думала, как я зайду с этой коляской, вдруг она заплачет, я всем помешаю. А если я здесь ее оставлю, что все подумают? Потом прошло месяца полтора, и я поняла, что уже съеден круассан, выпито кофе, я стою смотрю на море, а она где-то там спит. И это такая бытовая свобода, но она и есть внутренняя. Могу ли я остановиться посередине Невского и просто постоять? И поняла, что не могу.

Юрий Бутусов: Я думаю, что мы живем в несвободном мире. Особенно сейчас это стало усугубляться. У нас, конечно, нет демократии – даже не в политическом смысле. У нас нет границы там, где заканчивается свобода другого. У нас нет уважения друг к другу. В этой ситуации о свободе невозможно говорить. Свобода – это мое пространство, в которое никто не может войти. Особенно это важно в театре, ведь театр проникает в это пространство. В театре существует доверие, любовь, и возникает свобода. Я занимаюсь театром, потому что это единственное место, где я чувствую себя хорошо и свободно. На репетиции я ничего не боюсь, чувствую себя гармонично. Как только она заканчивается, я попадаю в мир несвободы. Мы не понимаем слова «ответственность», а ведь это важнейшая составляющая свободы. Мы ответственны за культуру в своей стране. Мы делаем спектакли, фильмы, выставки, но нам тоже нужно помогать. Еще есть места, где я чувствую себя свободным, - аэропорт и «Сапсан». Ты в состоянии поездки, ты ничего не можешь, просто ждешь самолет. Я в аэропорту, значит, я ни за что не отвечаю. Есть время подумать.

- 2019 год объявлен годом театра. Как, на ваш взгляд, он должен правильно пройти?

- Я думаю, что нужно, наконец, создать закон о театре, отпустить Кирилла и всю компанию, которая находится в бесчеловечной ситуации. Нужно, наконец, понять, что те, кто делают искусство, - это константы, а чиновники – это переменные. Эти переменные должны делать все, чтобы константы могли развиваться. Нужно объявить театр тем, чем он является на самом деле, – это важнейшая институция, и приравнивание ее к театрально-зрелищному предприятию – унизительно, глупо и ведет к деградации общества. Те тенденции, которые происходят сейчас, это какой-то страшный сон. Хочется, чтобы он прекратился. Чтобы люди, которые кладут свою жизнь на то, чтобы создавать театр, получили свободу. В этом должен быть смысл года театра.

Платоновский фестиваль – это какое-то невероятное чудо. И страшно хочется, чтобы это продолжалось. Ведь это же наш Авиньон. Такие имена, лето, небольшой уютный город, который стал важной частью культурного пространства. Уже сейчас очень престижно сейчас приехать. 

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах