Воронеж, 28 июня – АиФ-Черноземье. Три года назад, когда горизонт со всех сторон застилало дымом, воронежцы особенно внятно поняли, насколько хрупок лес. До сих пор больно глядеть на обугленные стволы деревьев, когда-то зеленевших за окраинами города, и больно слышать про очередную вырубленную рощу.
О том, почему леса в регионе становится всё меньше, рассказал профессор лесотехнической академии Владимир Царалунга.
Невосполнимые потери
АиФ: – Владимир Владимирович, давно ли начала «лысеть» наша область?
В.Ц.: – Воронежские леса впервые были уничтожены в середине первого тысячелетия до нашей эры – их вытоптало огромное количество скота, который разводили скифы. У нас лесостепь, а значит, половина всей территории теоретически должна быть покрыта лесом. И исследования показывают, что где-то 2 тыс. лет назад так и было.
Известно, что в 1613 году воронежский край был покрыт лесом на 29-31%. В 1696 году назначенный Петром главный лесничий Антон Веневитинов обнаружил лес на 24% площади. Когда в 1848 году проводилось первое настоящее лесоустройство, лесистость составляла уже 12%. А первое лесоустройство после революции в 1924 году показало всего 6,7%. Причём леса были никакие – порослевики, поднявшиеся на месте вырубок.
В 30-х годах была принята мощная программа по восстановлению лесов в Центральном Черноземье. В конце 40-х она вписалась в сталинский план преобразования природы. В результате к началу 80-х мы увеличили лесистость до 12%. И тут нас подкосило массовое вымирание дуба – оно происходит по всему ареалу, подошёл и возраст спелости сосняков, т. е. лесистость начала падать естественно. А потом – перестройка. Начиная с 1985 года, у нас резко снизилось количество охраны, стали больше воровать и меньше заботиться о пожарной безопасности. В результате сейчас официально осталось 9,8% леса. То есть мы потеряли около 10% лесов. И этот процесс продолжается.
В 2010 года сгорело 25 тыс. га. С тех пор сделано крайне мало. Часть горельников даже не расчищена, часть брошена на самозаращивание, где-то сажается та же сосна, которая опять сгорит через 20 лет. Уровень экологической безопасности – 600 тыс. га. А мы в год сажаем около 5 тысяч. Получается, нам понадобится больше века.
Белгородская область – более степной регион. Но там благодаря волевому решению губернатора Савченко уже четвёртый год сажают по десятку тыс. гектаров. Засаживаются все неудобья.
Надо ухаживать
АиФ: – А что произойдёт, если мы не достигнем уровня экологической безопасности?
Досье | |
---|---|
Владимир Царалунга, профессор, доктор сельскохозяйственных наук. В ВГЛТА – с 1981 года. Область научных интересов – деградация дубрав, санитарные рубки, история лесопользования, диагностика состояния насаждений. Автор более 80 статей и 3-х монографий. |
В.Ц.: – Произойдёт деградация среды. Лес – основа биосферы. Растения – основные жители земли, 98% биомассы. Из них 95% – деревья, лес. В мире его вырубили уже на 75%.
А у нас в области свои проблемы. Повышены все показатели: по пыли, углекислому газу, оксидам, биологическому загрязнению и т. д. Те породы, что мы сажаем сейчас, в первый раз сгорели в 1972 году. После этого их 10 лет восстанавливали, столько крови и пота пролили. В 2010 году – опять пожары. А потом всё снова сгорит. Что, не понимают? Понимают. У нас в области треть всех сосняков уже развалилась. Потому что за рубежом их рубят в 40 лет, а у нас в 80.
АиФ: – Получается, у нас неправильные нормы?
В.Ц.: – Да, потому что они исходят из того, что нормальный сосновый лес растёт 250 лет, а спеет к 80. Но ведь мы искусственно сажаем одновозрастные и однопородные деревья. Лес так не растёт. Это плантация. А значит, её надо поливать, удобрять, охранять. Надо либо давать лесу расти самому, либо, если нам нужны продуктивные породы, ухаживать, как на Западе. Но, чтобы вырастить гектар, мы сейчас вкладываем от 20 до 40 тыс. рублей. А надо – около 2 миллионов.
АиФ: – Насколько сильно сократилась отрасль после принятия в 2006 году нового Лесного кодекса?
В.Ц.: – Лес стоит много больше нефти. Взять и оставить без охраны основное богатство страны, убрать лесников, которые работали за копейки, но выполняли свои обязанности, а их сократили в два раза, – это преступление. Леса превратили в мусорки, воруют со страшной силой. Разве полиция не видит, что вокруг города десятки пилорам работают на ворованном лесе?!
Спасибо людям
АиФ: – Какую роль сыграла эта ситуация летом 2010 года?
В.Ц.: – Меня спрашивали: почему так много сгорело? Да мало сгорело! Должно было сгореть минимум 100-150 тыс. га. В Теллермановском, Савальском, Хопёрском, Бобровском лесхозах 30% сосняков – сушняки. Спасибо работающим и бывшим лесникам, арендаторам. Они грудью легли – выходили со своими тракторами и бензопилами. В Боровом бабки вышли! Пригнали автобус, чтобы их эвакуировать, а они отказались уезжать. Они кладбище защищали. А что было в Масловке? Вышли тысячи людей с бидончиками, флягами, лопатами. И так по всей области. Это был массовый героизм. Именно местное население спасло лес. И это нигде не освещалось. Телевидение показывало, как летала пара самолётов и ездили пожарные машины вокруг коттеджей – окапывали и поливали, чтобы те не сгорели.
АиФ: – Но ведь после войны сажали те же «плантации», а леса становилось всё больше…
В.Ц.: – Период с конца 30-х до начала 80-х годов – единственное время, когда о лесе заботились. Лесхозы работали мощно. Я с гордостью говорил: «Я лесник». Не «инженер лесного хозяйства», а именно «лесник». И все относились с уважением. А сейчас для большинства «лесник» звучит, как «бомж».
Лесное хозяйство выживает. В каждом участковом лесничестве – один лесник и полбухгалтера. А ведь, например, чтобы вырастить дуб, его нужно полоть пять-семь раз за лето. Я видел в городском лесничестве Борисоглебска, как женщина-лесник просит школьников обтаптывать дубочки, чтобы они выжили. Куда дальше?!
АиФ: – А какова ситуация с лесополосами?
В.Ц.: – С ними всё ещё хуже. У нас 147 тысяч гектаров полезащитных полос. И в большинстве случаев они ничьи. Местные власти от них отказались, арендаторы взяли только землю. Управлению лесного хозяйства полосы тоже не нужны. Их безнаказанно рубят. Было даже выпущено положение, разрешающее пасти в них скот. Это нонсенс! Любой лес при интенсивном выпасе умирает.