Статистика неумолима: в ближайшем к Воронежу Рамонском районе на сегодня осталось в живых всего 32 ветерана Великой Отечественной войны, а тех, кто передвигается на своих ногах, — пять. Среди них - санинструктор 195-й отдельной разведроты Полина Таранова, которой 10 мая исполнилось 95 лет.
«Хочется ещё пожить. Послушаешь — то мероприятие будет, другое, везде нужно побывать. Буду ходить, пока ноги совсем не откажут, а это будет нескоро», — с улыбкой говорит Полина Григорьевна.
По признанию женщины, она родилась «в рубашке»: на войне была дважды в шаге от смерти, получила серьёзную травму. Врачи предписывали ей «не сидеть и не ходить». Но до сих пор, несмотря на почтенный возраст, она ведёт активный образ жизни и участвует во всех историко-патриотических акциях, которые проводятся в районе. Вот и на праздновании Дня победы она побывала — как всегда. А как же иначе?!
«Чёрное» воскресенье
Анастасия Ходыкина, «АиФ-Черноземье»: Полина Григорьевна, как для вас началась война?
Полина Таранова: В 1941 году я закончила 9-й класс. Жили мы тогда в месте, где сейчас главный корпус ВГУ - в бывших пристройках монастыря, которые после революции выделялись под жильё. Наша улица так и называлась — Митрофановская ограда. Папа лежал в больнице, и мы 22 июня, в воскресенье, решили его навестить. Пришли в больницу и узнали, что он ночью умер… Идём домой и слышим выступление Молотова по радио. Так и узнали, что началась война. 24 июня похоронили папу, а через два дня ему принесли повестку в военкомат. В августе 1942 года призвали в армию брата, а в сентябре после третьей попытки ушла я. В третий раз майор не выдержал и сказал: «Ух, ты, настырная, давай заявление!» И поехала в Чертовицк - в медсанбат.
— Какой эпизод военных лет вам запомнился больше всего?
— Были комедии, были трагедии. Расскажу о смешном. Наша дивизия, в которой я служила санинструктором, освободила одно из курских сёл, и вдруг начался обстрел. Мы сидим в хате: глядь, угол хаты миной «откусило». Мы все притихли — обычно немецкие миномёты не могли попасть в одно и то же место, потому что кругооборотные, повернулись — и дальше стрелять. Вот сидим, а из-под нар вылезает наш солдат. Оказывается, он проспал обстрел и ничего не слышал. Мы засмелись. Далее, слышим, как из-под нар раздаётся «бэ-э-э». Оказывается, он не один, а с козой спал. Смеху-то было!
Ещё случай был: один немецкий офицер со своим подразделением сдался в плен. Сколько человек там было, не знаю. Но один из них, немецкий старшина, совсем ещё молодой, после допроса оставался под присмотром сержанта в той комнате, где хранились вата и бинты. А мне понадобилось пополнить санитарную сумку. Подошла я к этим мешкам, смотрю: сержант ходит по комнате, что-то бормочет да семечки лузгает. И тут спрашивает у меня: «Как сказать по-немецки «кушайте»?» — Я сказала — в школе ведь немецкий учили. Сержант подходит к немцу, высыпает перед ним гору семечек и говорит по-немецки «кушайте». Фашист растерялся, ведь в плену находится, а тут его угощают!
Была я и в шаге от смерти. Декабрь. Немцы отступали, завязалась перестрелка, ранило несколько солдат и нашего командира группы. Пока я их перевязывала, наступила ночь, и я потеряла свои перчатки. Пока их искала, замешкалась и отстала от нашей группы. И тут по мне начали стрелять с немецкой стороны. Только поднимусь — опять стрельба из миномёта и автомата. Легла на снег, затихла. И вдруг в нескольких шагах послышался скрип снега от шагов. Я свернулась клубочком, лежу и думаю: чем в плен попасть, пусть лучше убьют. И этот кто-то остановился возле меня, постоял и пошёл в сторону немцев. Это был фашист.
Я полежала — тихо, приподнялась на колени — тихо, встала — не стреляют. Но куда идти? Вдруг вижу: люди движутся цепью — наши или немцы? И тут слышу «мать-перемать». Как я обрадовалась этим словам! К ним рванула. Оказывается, они искали меня, то есть мой труп. Кстати, вернувшись с задания, я обнаружила след от пули на шапке, а ещё одна пуля пробила мою санитарную сумку с ватой и бинтами и застряла в шинели, чудом не попав мне в бок.
— Говорят, Воронеж старались восстанавливать в довоенном виде…
— Сейчас Воронеж кажется мне чужим. Здания уже не те, да и восстановленные не все похожи. Например, мы утратили очень красивое здание обкома партии — там сейчас находится Никитинская библиотека. Его после освобождения города много лет разбирали — ещё долго там оставались мины. Здание мединститута тоже было заминировано, но его не успели взорвать.
Воронеж был действительно сильно разрушен. Хотя до 1942 года считалось, что город находится в тылу, и жители надеялись на лучшее, старались не паниковать. Эту веру питал успешный исход боёв за Москву. А с конца мая 1942 году в Воронеже начались страшные обстрелы и налёты. Помню, как на парк Пионеров была сброшена бомба, погибло много детей. А ведь за штурвалом сидели две женщины-лётчицы — немка и финка.
Помню, когда мы вместе с мамой, братом и его другом в 1942-м уходили из города, он горел. Волосы трещали от жара! И помню, как 25 января 1943 года Воронеж был освобождён, а уже 30 января все наши отдыхающие из дома отдыха в Графском разбежались — нужно было идти вперёд. И я за ними через Воронеж в сторону Курска: где пешком, где на перекладных. Надо сказать, что, несмотря на недавние бомбёжки и пожары, воронежские улицы были чисто убраны, а разбитые дома ограждены забором, будто и нет разрухи.
Надо двигаться
— Как считаете, почему советским воинам удалось победить?
— Люди сражались самоотверженно, были настроены на победу. Помню, как в первые дни войны случайно подслушала разговор воронежцев: «Того били, и этого побьём». Было много добровольцев — каждый стремился попасть на фронт. Люди не боялись смерти. Особенно мы воодушевились после 1943 года — наступали очень быстро, и санчасти едва успевали за войсками.
— Полина Григорьевна, в чём ваш секрет долголетия?
— Жизнь — это движение и занятие любимым делом. В мае 1943 года я попала в госпиталь с тяжёлым повреждением позвоночника. В инвалидной коляске и гипсовом корсете вернулась в Воронеж. Но как жить куклой? Предписаний соблюдать покой выполнять не стала. Ходить — ходила, стала везде ездить, в Крыму два раза была. Работала учётчицей, секретарём, в строительном отделе курорта Абхазии. На общественных началах руководила хором, драмкружком. С детьми нравилось заниматься, дети вообще продлевают жизнь. А сиди я дома клюшкой, давно бы сгнила. Так что буду ходить, пока ноги совсем не откажут, а это, думаю, будет не скоро.
«Люди умирали на каждом шагу». Блокада Ленинграда глазами «ребенка войны» 
От первых боёв до Победы. Как архивные газеты рассказывают историю ВОВ 
Радистка Анна. 96-летняя ветеран о жизни в Австралии и тамбовской коммуне 
«Свергните своего Вильгельма, и бросим воевать». Дневник свидетеля истории 
Ветеран ВОВ Виктор Сабитов: «Я никогда не боялся»