Время от времени Вячеслав Тимофеевич достаёт из шкафа толстую папку, где бережно хранятся его воспоминания. На нескольких десятках листов красивым убористым почерком скрупулёзно описаны события самого страшного отрезка его жизни. Войну, голод, концлагерь и юные лица сгинувших там товарищей по несчастью он не забудет уже никогда. Просто не сможет…
«Вы не ели навоз?»
Услышав от знакомых, что немцы совсем близко, семья Быковых поспешила спрятаться в подвале дома одной из соседок. Их нашли очень скоро…
– Моя бабушка Ольга Проняева говорила на пяти языках и была неплохим по своей сущности дипломатом, – вспоминает Вячеслав Тимофеевич. – Поэтому она сразу заговорила с немцами и даже что–то им подарила. И нас, к счастью, никто не бил, пока мы шли пешком до села Курбатово, где был организован пересылочный лагерь.
В дороге творился настоящий ужас: кто–то погиб в пути – если люди пытались бежать или сопротивляться, их закалывали штыками или расстреливали. Уже в Курбатово часть жителей отправили в лагерь за колючей проволокой, а часть попросту загнали в амбары и сожгли.
В очередном пересылочном лагере шёл очередной отбор: кого–то отправили в вагонах для скота в Германию, а кто–то двинулся дальше в курское село Чернянка. Там находился концлагерь для военнопленных и мирного населения. Туда и попала семья Быкова.
Вячеслав Тимофеевич вспоминает, как научился «воровать». В плену он вместе с другими ребятишками таскал у немецких лошадей из конюшен овёс. Правда, иногда приходилось есть уже тот овёс, который до этого ели кони.
– Когда мой внук был маленький и не желал что–то кушать, я всегда сердился и спрашивал у него: «А ты ни разу не ел конский навоз? Такой деликатес!» – с грустной улыбкой вспоминает Вячеслав Тимофеевич. – В плену нам действительно приходилось питаться и этим. Люди собирали навоз, промывали, просеивали и… ели.
Кулачком, киндер!
Потом детей разлучили с матерями и некоторых отправили в военный госпиталь, находившийся в нескольких километрах от концлагеря. Там организовали экспериментальные бараки, где дети до 12 лет использовались в качестве доноров для немецких солдат. Ребят поздоровее делили на кожников, доноров и плазменников.
У маленького Славы была первая положительная группа крови, и её переливали раненым солдатам.
Так Слава выглядел в 6, 15 и 30 лет. Фото: АиФ
Как сейчас он помнит голос красивой светловолосой немки Эльзы, которая ежедневно забирала у него кровь. На маленькой детской ручонке разрезали вену и вставляли трубку, другой её конец уходил в мощную руку взрослого мужчины. В качестве доноров немцы использовали только детей до 12 лет, у которых кровь «чистая», не испорченная, как они считали, генетикой и болезнями. «Кулачком, киндер! Работай кулачком!» – командовала по–русски немка Ельза. Дети пищали, морщились от этих процедур, но знали – если дать немцам, чего они хотят, то есть шанс остаться в живых.
– Больше всего мы боялись конфет и «туалета», – рассказывает Вячеслав Быков. – Если кому–то протягивали конфетку, то мы знали: это конец. Дело в том, что там был цианид. А «туалетом» называлась огромная огороженная яма, которая дышала смертью – подходя к ней, дети проваливались и уже не выбирались наружу.
Дети «уходили» быстро, их попросту «выпивали» и выбрасывали, как использованные медицинские перчатки. Быстрее всех умирали те, кто был донором кожи: после смертельных операций они не могли прожить и неделю. Их кожа в основном шла для немецких офицеров, которые горели в танках. Вспоминая замученных детишек, Вячеслав Тимофеевич закрывает глаза ладонями и отворачивается. «Иногда они мне снятся», – говорит он.
Город выжил
О бабушке Ольге Проняевой, личности весьма неординарной, её внук говорит с большой теплотой.
– Она была замужем за русским дипломатом – моим дедом, и долгое время прожила в Чикаго, но приехала обратно, потому что на родине оставалась их дочь, – продолжает Быков. – Когда война только началась, бабушка хотела увезти нас обратно в Чикаго, но выехать куда–либо, а уж тем более в Америку, тогда было невозможно.
В итоге, все беды войны Ольга Фёдоровна разделила со своим народом. Чудом осталась в живых. Чем больше немцы проигрывали на полях сражений, тем сильнее зверели, и всё тяжелее становилось заключённым в плену.
В июле 1943 года войска Воронежского и Степного фронтов перешли к наступлению, и фашисты начали отступать, бросая всё – в том числе и концлагеря. Убегая, немцы расстреливали тех, кто остался в живых. В акте, составленном в Чернянском районе 8 июля 1943 года, есть сведения, что из заключённых этого лагеря были отобраны 13 женщин, которых намеревались угнать в Германию. Однако пятерым из них удалось спастись. Среди них были мать и бабушка Славы Быкова. Вячеслав помнит, что лёжа почти без чувств, с проткнутой немецким штыком ногой, он открыл глаза и увидел бабушку. Она первая из женщин добралась до оставленного немецкого госпиталя и отыскала своего внука.
– После того, как немцы покинули Воронеж, вернувшиеся в город жители увидели, что враг не оставил здесь камня на камне, – вспоминает Быков. – Центр и вовсе было не узнать – одни руины. В нашем доме, чудом сохранившемся относительно целым, поселились люди, у которых жильё было полностью уничтожено. Мы стали жить все вместе. Немцы утверждали, что наш город и за 100 лет не восстановишь. Но Воронеж выстоял, выжил и пришёл в себя гораздо раньше.
Сейчас Вячеславу Тимофеевичу 76 лет. Давно отгремела война. Ему повезло – он выжил, отучился, долгое время проработал преподавателем в Воронежском госуниверситете и даже в правительстве области – одним из помощников тогдашнего губернатора Александра Ковалёва. Давно выросли его сын и внук. Но бывший узник концлагеря признаётся, что до сих пор перед его глазами стоят лица замученных детей, многих он помнит по именам. А на его руке всё так же белеют шрамы от немецких скальпелей, и эти метки никогда не сотрёт время...
Певец ополчения. Липецкий бард – о войне в Донбассе 
Такая разная память. Великая Отечественная глазами современников 
Узникам концлагерей пришлось повзрослеть слишком рано 
Геноцид 42-го. Как фашисткие оккупанты расправлялись с мирными воронежцами 
Закалённая войной