Отчего не экспонируются главные его реликвии, в том числе хрустальная яхта с серебряными парусами работы Фаберже, подаренная писателю на 25–летие литературной деятельности? Эти и другие вопросы мы адресовали гостю нашей редакции – инициатору создания бунинского музея в Орле и его бессменной заведующей Инне Костомаровой.
С синицей в руке
Елена Годлевская, АиФ-Орёл:– Инна Анатольевна, давайте начнём с начала. Как рождался музей?
Инна Костомарова: – В трудностях. Всё началось с моей глубочайшей любви к Ивану Алексеевичу Бунину и одного зала в музее писателей–орловцев, который был посвящён творчеству нобелевского лауреата. Однако подлинников – книг, автографов, личных вещей Бунина – было так много, что вскоре стало очевидно: нужно расширяться. Мне сказали: найдёте подходящий дом – делайте музей.
А где искать? Бунин в Орле проживал в семи домах, однако ни один из них не сохранился. В то время, а это были 80–е, на одном из зданий по ул. Гагарина висела табличка, что там какое–то время жил Бунин, но этот дом – на входе в центральный рынок со всеми атрибутами базара. Когда я зашла туда и представила, что здесь будет музей, – стало плохо…
Решить проблему помог несчастный случай. В усадебном доме конца XIX века, где сегодня располагается наш музей, в начале 90–х была молочная кухня. И здесь взорвался котёл отопления. Кухню переместили в детскую облбольницу, дом – бросили, и он стал окончательно разваливаться… Через некоторое время я его вымолила у облбольницы и городских властей. И приступила к ремонту…
Денег не было, время шло, и я поняла, что смогу привести в божеский вид только часть дома, более–менее сохранившуюся. С «синицей в руках»
10 декабря 1991 года мы открылись. «Мы» – это три зала. Но зато в своём доме! Впрочем, аварийное состояние здания понудило через некоторое время их закрыть.
«А ты их не пускай!»
– А «журавля в небе» вам удалось поймать?
– Только к 2010 году. До этого времени висела табличка «Закрыт на ремонт», хотя многие годы никакого ремонта здесь и не было.
– Расщедрилась региональная власть?
– В середине 90–х помогал губернатор Строев, а позже – почитатели Бунина и Минкульт.
Однажды позвонили из Москвы и говорят: снимаем фильм о Бунине – уже были в Ельце, в Париже, остался Орёл. Объясняю: мы закрыты, ничем помочь не могу. А они – нам всё равно, покажем, что есть.
В надежде, что дадут, наконец, деньги на ремонт – не может же область ударить лицом в грязь! – иду в обладминистрацию, объясняю, мол, так и так, едут телевизионщики, а мы в ужасном состоянии. А мне отвечают: «А ты их не пускай!»…
В общем, сняли журналисты всё, что хотели, и вышел фильм. На фоне Ельца, не говоря уж о Париже, Орёл выглядел, конечно, ужасно. Но именно это нам и помогло! Фильм увидел предприниматель из Москвы Мамука Шулая и предложил нам свою помощь. Именно на его средства была отремонтирована крыша и построен камин. Позже небольшие средства нашёл Минкульт – и ремонт удалось закончить.
И не только ремонт, но и подготовить новую экспозицию на все восемь залов!
– А кто автор проекта обустройства музея? Все, кто у вас побывал, признают: он получился весьма стильным.
– Это – тоже одно из чудес. Из–за отсутствия серьёзных средств, а столичные дизайнеры–проектанты за копейки не работают, мы были вынуждены искать специалистов в Орле. И нашли, не выходя из музея! Всё, что вы видите – мебель, витрины, карнизы для штор, концепция обстановки, – это работа нашего столяра Юрия Калинкина, который творил как художник–проектант. У него нет оконченного высшего образования, но у лесковского Левши его тоже не было. Как и у самого Лескова, и у Бунина. Так что мир держится, действительно, на талантах!
Богатые бедные
– Насколько богаты ваши фонды?
– Боюсь даже говорить – три года назад ограбили музей Бунина в Ельце, вынеся практически все подлинные вещи Ивана Алексеевича вместе с чемоданом, с которым он отправлялся за получением Нобелевской премии, – как бы не заинтересовать похитителей…
У нас более 6 тысяч реликвий, которые обладают абсолютной ценностью, так как подлинные. Среди наиболее известных – хрустальная ладья с серебряными парусами работы Фаберже, которую Бунину вручил московский литературный кружок «Среда» в честь 25–летия творческой деятельности, и серебряный поднос, на котором Бунину преподнесли хлеб–соль во время получения Нобелевской премии, переданный нам в дар из Шотландии через академика Лихачёва. И, конечно, мы гордимся «парижским кабинетом», который мы по сохранившемуся фото восстановили из мемориальной бунинской мебели.
– А где ваша ладья? Почему вместо неё в витрине стоит картинка? Это даже как–то не по–музейному. На картинку я могу и в Интернете посмотреть…
– Понимаю ваше возмущение, но… Ладья стоит просто сумасшедших денег – и как реликвия, принадлежащая одному из лучших писателей мира, и как работа известнейшего в мире ювелира. А вот обеспечить её сохранность в зале музея не можем – нужны камеры видеонаблюдения, специальная сигнализация, на которые просто нет средств. Поэтому и показываем картинки…
– А сколько, позвольте узнать, перечисляют вам на пополнение фондов? Может, из этих денег можно что–то сэкономить и обеспечить необходимую охрану?
– В последние годы у нас в бюджете даже такой строчки нет – на пополнение фондов. Так что не из чего экономить.
– Но я слышала о приобретении музеем и новых книг Бунина, и его автографов…
– Всё это – подарки. Вообще основное количество реликвий передано музею в 70–80–х годах, в дар. А за некоторые вещи мы платили чисто символически – та же ладья Фаберже музею обошлась в 60–х в 100 рублей.
– А вообще есть ли ещё что–то ценное бунинское, чего у вас нет?
– Конечно! В прошлом году, к примеру, в Москве состоялся аукцион, где было выставлено на продажу автограф–завещание Ивана Алексеевича на французском языке, датированное 29 апреля 1924 года, о существовании которого мы даже не знали – оно никогда нигде не было опубликовано! В нём гений русской литературы писал: «Желая представить моей жене, Вере Николаевне Буниной (Муромцевой) доказательство моей любви, я завещаю ей всю мою материальную и интеллектуальную собственность, без исключения и оговорок…». Этот лот под № 245 имел начальную цену в 100–120 тыс. рублей. За сколько он был продан и кому – не знаем. Но у музея не было денег даже для первоначальной цены…
Запретить или изучать?
– Инна Анатольевна, а как вы относитесь к недавней инициативе ставропольского прокурора запретить изучение творчества Сергея Есенина в школах? Бунина не ждёт аналогичная судьба – ведь они оба были долгое время запрещены в СССР?
– Так называемые хулиганские стихи Есенина, наверное, не стоит изучать в школе. Но во всём остальном… Есенин – очень русский поэт, очень тонкий. Я бы на другом заострила внимание: почему в наших школах не изучают «Жизнь Арсеньева» Бунина – самое светлое, лучшее произведение Ивана Алексеевича, причём основанное на воспоминаниях детства и юности, проведённых на Орловщине?!
– Мы с вами беседуем практически в пустом музее. Вас не смущает это?
– Не всегда наши залы пусты. А потом, помню, в 80–х проводила лекцию на «Янтаре» – нашем часовом заводе, рассказывала о Тургеневе. Рабочие заинтересовались, спрашивают, а где вы находитесь, куда прийти – посмотреть? Говорю: когда едете на работу, остановка так и называется: «Музей Тургенева», а следующая – ваша, часовой завод… Так что проблема – не нова. К сожалению, орловцы почему–то не дорожат тем, что имеют.
По какому пути идёт российская культура? 
«Так близок во сне Тамбов»:Об идее создания литературного музея 
Тамбовский журналист выпустил новую книгу 
Не всё потеряно. О сетях Интернета и любви к чтению 
Кто и как бережёт память о предках?