Малолетние узники ВОВ хотят быть услышанными

Орёл, 21 июня – АиФ-Черноземье. А руководит проектом Татьяна Кононыгина, возглавляющая Орловскую областную общественную организацию общество «Знание» России. Сегодня эта мужественная женщина – гость нашей редакции.

В назидание потомкам

АиФ: – Я назвала вас мужественной женщиной не случайно – вас ведь нередко упрекают, особенно пожилые люди, прошедшие войну, в «симпатиях к фашистам»?

Т.К.: – Бывает. Но я глубоко убеждена: месть и злоба – не лучшие помощники в построении отношений. Со временем многое понято и переосмыслено с обеих сторон, и в этом смысле диалог просто необходим. Было уже множество встреч, и, должна сказать, даже самые критично настроенные в процессе диалога смягчают свою позицию, потому что понимают: горя хлебнули обе стороны. Личного горя.

Мы должны знать и понимать историю, а она – ничто без тысяч частных историй и конкретных людей. При финансовой поддержке немецкого фонда «Память, ответственность, будущее» – того самого, который выплачивал марки узникам фашистских лагерей, мы уже несколько лет проводим различные мероприятия для жертв нацизма, собираем воспоминания «детей войны». И озвучиваем их как в России, так и в Германии.

Цель одна – чтобы война не повторилась. В этот раз за Россию говорили орловцы Владимир Коровников, Иван Минушкин и Анатолий Буханцев, угнанные детьми в 1943 году при отступлении фашистов.

АиФ: – И их рассказы слушали?

Т.К.: – Ещё как! И не один раз.

Владимиру Коровникову было 12 лет, когда его с матерью и сестрой вывезли в Германию. Подростка протестировали на сообразительность – он помнит, как собирал какой-то конструктор и оказался одним из лучших – и отправили учиться на сварщика. Научив, распределили в детский лагерь в Бремен. А там порядок жёсткий – подъём в четыре утра, деревянные колодки вместо башмаков, пустая похлёбка и вечно недовольные надзиратели – мальчишке так доставалось, что он оглох на одно ухо, а вторым сегодня слышит лишь на 30%.

После освобождения вернулись в Орёл – квартира занята. Работу никому из членов семьи найти не удалось – их называли «врагами народа». Приходилось слышать: «Надо орловские крыши твоей кровью красить!». А тогда закон был прост: кто не работает – тот не ест. В их семье не было ни одной продовольственной карточки! Владимир опух от голода и решил повеситься. Взял верёвку и пошёл пытать счастья в последний раз – на Орловскую мебельную фабрику.Директор сжалился над мальчишкой. Так он стал кормильцем семьи. Но с клеймом, с которым прожил практически до начала 90-х.

Другая история у Ивана Минушкина, которому во время депортации был всего год. Ему повезло: всю семью – мать, отца и троих детей – выкупил «бауэр» – богатый фермер из города Ауэ, а через несколько дней все узники концлагеря были сожжены в крематории...

А Анатолия Буханцева пригнали вместе с матерью в концлагерь города Шнееберг. Мать гоняли на рудники, а он, чтобы не умереть от голода, попрошайничал. Однажды его засёк патруль, но мальчика спасла немка, спрятавшая его в бочке… Когда после освобождения вернулись в Болхов – дом сожжён, есть нечего и не из чего – пекли «тошнотики» из гнилой картошки и в гильзах из-под крупных снарядов варили гнилое зерно…

Прививка от войны

АиФ: – И кому всё это надо в Германии?

Т.К.: – Очень многим людям. Студентам и школьникам, социальным работникам, учителям истории, бывшим солдатам Вермахта, обществу в целом, наконец. Немцы очень обеспокоены тем, что в последнее время нацисты поднимают голову. И, например, в прошлом году в Мерзебурге, куда мы и ездили, прошёл марш молодых нацистов. Поэтому для них такие рассказы, встречи – это как прививка от фашизма, ведь ничто лучше не воспринимается, чем лично пережитая трагедия.

АиФ: – А правительство Германии как к этому относится?

Т.К.: – Всячески поддерживает. Я обратила внимание на совершенно разные подходы в изучении истории. Если у нас Второй мировой в школе отведено несколько страниц учебника, то в Германии её изучают значительно больше, а в Польше историю войны старшеклассники осмысливают три месяца по три часа в неделю!

Если у нас Отечественная война – это фронты, армии, битвы, то у них, помимо этого, – голод, страх, ужас, потери. Вы обратили внимание на то, какие памятники войны стоят в Германии? Камни с выбитыми именами, люди. А у нас? Танки, пушки. Для них оружие – это и есть война, милитаризм.

Я побывала в военно-историческом музее в Дрездене и испытала потрясение. Если у нас главная экспозиция – диорама боя, документы, опять же оружие, то они воспринимают войну… через жизнь. Одни только названия залов чего стоят – «Животные и война», «Мода и война», «Война и игрушки». В первом, к примеру, можно узнать, как Вермахт использовал в войне животных. Хочешь знать, для чего были нужны слоны или гуси? Нажимаешь на кнопку с изображением и смотришь специально подготовленный ролик. Естественно, такую информацию запомнит любой ребёнок и проникнется. В последнем не сомневаюсь, потому что в Германии широко распространена историческая реконструкция – не в том виде, как у нас, когда молодёжь в средневековых костюмах бьётся на мечах. Там реально воссоздают места уничтожения людей. Сохранены как памятники истории концлагеря, куда приводят на экскурсии детей начиная с младшего школьного возраста. В том же Мерзебурге на основе карт Вермахта воссоздали в миниатюре концлагерь «Цёшен», расположенный в этих местах, установлены имена сотен узников – это работа исторической площадки, объединившей людей разных возрастов и профессий, интересующихся прошлым.

О страданиях – ни слова

АиФ: – А почему их интересуют именно узники, а не, к примеру, наши ветераны войны?

Т.К.: – А почему у нас и общество, и власть интересуют только ветераны войны? С детства помню: красная скатерть, графин и пожилой человек с медалями рассказывает, как 25-я батарея 13-й армии прорывала фронт на каком-то направлении… Но разве это – вся война? Разве Великая Отечественная –- только история наступлений? Совсем другие чувства я испытывала, слушая по вечерам рассказы своего отца, который пережил оккупацию подростком в Свердловском районе Орловской области.

Может, потому и разное восприятие того, что произошло. Молодому немцу в голову не придёт сказать – если бы мы вас захватили, мы бы сейчас… А у нас нередко слышишь: если бы мы проиграли тогда, жили бы как в Германии. Почему? Потому что у наших нет ужаса перед войной. Потому что о страданиях у нас рассказывать не принято. У них же акцент делается именно на этом, для них война – синоним античеловеческого, а не история побед и поражений.

К слову, я спросила у наших узников, часто ли их приглашают выступать в школах, в вузах. И услышала в ответ: такого не было ни разу!

Опять же: разве случайно, что мемориал у СИЗО, где похоронены тысячи замученных фашистами людей, практически позабыт-позаброшен, хотя находится в центре города? Мы любим только воинов…

Диалог – это судьба

АиФ: – Вернулись в Орёл – и что, диалог отложен до очередной встречи с немцами?

Т.К.: – Ну что вы! Мы работаем с воспоминаниями «детей войны» уже не один год, для этого создано восемь площадок – в Орле, в Болховском, Орловском, Новосильском, Кромском районах. Собран уникальный материал. В этом году совместно со студентами института культуры ставим очередной спектакль по воспоминаниям, который будем показывать в школах.

А ещё я привезла из Германии совершенно уникальный документ – списки узников концлагерей, находящихся в районе Мерзебурга и Лейпцига, которые составили немецкие энтузиасты. Есть в них и орловские имена. К примеру, Иван Отчин, 1.06.1926, был направлен в Халле, отпущен 30.11.44; Николай (Rischoko) Ришоко, а может, Рыжко – 19.12.1922… Будем искать родных. Знают ли они их судьбу? Какая она? Это важно для немцев. Но это не менее важно и для нас!

АиФ: – А вы не боитесь получить статус иностранного агента со всеми вытекающими из этого последствиями?

Т.К.: – Боюсь, потому что придётся отказаться от иностранного финансирования, а подобные проекты у нас в России не поддерживаются.

Смотрите также:

• Ветеран-художник Виктор Слушник: «Больно видеть, как продают Родину» →
• Сталинградская битва глазами её участника →
• Правда всегда одна →