92-летний схимонах отец Феодосий (Григоров) не считает себя особенным. Хотя по мирским меркам он - живая легенда. В годы Великой Отечественной сражался с финнами, немцами, после Победы — с японцами. Его память сохранила многое — будто вчера с фронта вернулся. Именно с воспоминаний о войне с Японией, которая закончилась 62 года назад, 2 сентября 1945 года, началась наша беседа.
Последний самурай
На Дальний Восток рядовой Василий Григоров отправился бывалым бойцом. Позади — два года ожесточённых боев, взятие многих сёл и городов, среди которых был и Кёнигсберг, считавшийся у немцев неприступной крепостью. На груди у Григорова блестит боевая награда. О ней, впрочем, отец Феодосий в разговоре не рассказывает. Выручил сайт министерства обороны «Подвиг народа», выложивший документ за подписью непосредственного командира Василия Григорова от 20 мая 1945 года. Капитан 338 гвардейского тяжёлого самоходно-артиллерийского полка Котляров подписал приказ о массовом награждении. Среди 11 отличившихся бойцов — наш герой. Василий Григоров получил одну из самых уважаемых в среде фронтовиков награду — медаль «За отвагу»: «В боях при ликвидации немецких войск в районе Пиллау с 18 по 26 апреля 1945 года …. экипаж, в котором находился товарищ Григоров, уничтожил две пушки, четыре пулемётных точки и до 40 солдат и офицеров противника».
Подробностями боёв с японцами схимонах Феодосий тоже не балует. Лишь поясняет, что вояками они были храбрыми. Среди самых отчаянных — самураи, которые в соответствии со своим кодексом не могли смириться с поражением. Вот одно из самых ярких впечатлений отца Феодосия о противнике.
«Мы застряли на какой-то станции в ожидании канадской металлической платформы, — вспоминает ветеран. — Я пошёл к источнику за водой. Гляжу: лежит японский солдат, в животе огромная рана, внутренности напоказ. Рядом валяется маленький ножик, которым он сам себе располосовал пузо в отместку, что проиграли войну. Может быть, самурай надеялся, что его кто-нибудь пристрелит, но до него никому уже не было дела…»
Все мысли русских солдат были о доме, о родных. И у рядового Григорова тоже. Но на родину он возвращается аж в 1948-м. Руководство страны решило, что численный состав армии резко сокращать нельзя, поэтому многих фронтовиков держали 2-3 года в частях. Дома героя ждала только мама. Отец погиб под Берлином 5 мая.
Враг — для вразумления
Рассказ монаха о малой родине - селе Петино в Воронежской области - не обходится без упоминания об оккупации немцев. Больше года родное село жило под фашистами.
«Многое зависело от коменданта. У нас был нормальный. Сказал, кто будет обижать, жалуйтесь. Но при этом ни за что убили пятерых земляков,— вздыхает монах. — Дело было так. От бомбёжки у немцев погибла лошадь. Наши взяли топоры — отправились её разделать, но наткнулись на патруль. А поскольку всё происходило после комендантского часа — испугались. Ну и побежали в сторону леса. «Из леса — значит, партизаны», — решили немцы. И расстреляли хлопцев».
В нашем разговоре возникает пауза. После неё отец Феодосий поясняет, что ненависти к врагу не было: «Они нам Богом даны для вразумления…»
А однажды с Василием Григоровым случилась комичная история. Фрицы погнали молодёжь лес пилить. Сопровождающим был немецкий шофёр по фамилии Лёва. Вдруг Василий услышал знакомую мелодию. «Интернационал»! Немец насвистывал гимн Советского Союза. Василий неплохо знал немецкий язык — в школе изучал, спрашивает: «Лёва, ты коммунист?» — «Найн-найн… Гитлер за это сразу задушил бы». Потом признался, что эту мелодию слышал в Лондоне и запомнил.
На «консервном ноже»
На фронте Василий Григовор оказался в 43-м. Стал воевать на самоходном орудии «Зверобой» - так бойцы называли тяжёлую самоходно-артиллерийскую установку ИСУ-152. Фрицы окрестили её «консервным ножом». Кстати, в Липецкой области «Зверобой» установлен в качестве памятника. Самоходку можно увидеть, проезжая по трассе Тербуны — Волово. Молодого бойца сразу шокировала мощь «Зверобоя».
«Представьте, живое существо весом в 50 тонн. При выстреле изгибается, прыгает более чем на метр. Если не открыть вовремя рот, то оглохнешь. Об этом меня первым делом фронтовики предупредили», — продолжает отец Феодосий.
Они же пояснили, что самое страшное — гореть в самоходке. Ему повезло, он никогда не горел, но был трижды контужен, успевал выскочить из боевой машины. В экипаже было пять человек, он — заряжающий. Хуже всех приходилось механику-водителю: его оглушит, через минуту он придёт в себя, сам горит, самоходка горит... Спасти товарища было крайне сложно. Счёт шёл на секунды.
«Заместитель командира полка как-то ткнул меня рукой, мол, вытащи раненого механика-водителя. Куда там! Только сделал два шага, а самоходка уже взорвалась, — рассказывает монах. — 700 литров в ней керосина, между прочим…»
Слабо верил
Он не скрывает, что особенно страшно ему было перед наступлением. Ветеран вспоминает, как ждали форсирование реки Свирь, что в Ленинградской области. Артподготовка шла два часа — сплошные нервы. Все вокруг крутили одну за другой самокрутки, он тоже волновался, но никогда не курил. Спасался тем, что читал молитвы. Признаётся, что тогда знал только «Отче наш» и «Богородица, Дева, радуйся».
«Вы уже тогда верующим были?» — спрашиваю о самом сокровенном.
«Слабо верующим. Как многие сейчас, — отвечает отец Феодосий. — Чтобы стать верующим, нужно пройти испытание. Но про Христа тогда молчали, если крестились, то украдкой. Боялись коммунистов, политработников».
Интересуюсь у ветерана про приказ № 227 «Ни шагу назад!» Ожидаю услышать, что он расскажет, сколько невинных жертв из-за него были расстреляны или сосланы в штрафбаты.
«Про приказ, конечно, знал, — продолжает ветеран. — Он нужен был. Потому, что такое паника, испытал на себе. Был случай: собрались в наступление, а немцы нас обхитрили — устроили засаду из «тигров» и подожгли одновременно шесть самоходок. Поднялась паника, побежали в тыл, упёрлись в бойцов заградотряда. Думаете, они открыли огонь? Нет, конечно. Солдата убивать просто так не надо — он ещё может пригодиться. Скомандовали: «Ложись!» Ну, мы и легли, успокоились. Спрашивают у одного из «зайцев»: «Ты откуда?» — «Из Барнаула» — «Ох, и далеко тебе бежать…».
В то же время отец Феодосий уверен, что не правы и те, кто заявляет: мол, если бы не этот приказ, то войну Красная Армия не выиграла бы.
«Я с ними не согласен, потому что не знаю ни одного человека, которого с фронта отправили в штрафбат».
«Если останусь жив, стану верующим»
По словам отца Феодосия, фронтовые сто грамм наливали только перед наступлением. А деньги платили ежемесячно. Его денежное довольствие составляло 25 рублей. В годы войны на тысячу рублей можно было купить три буханки хлеба, или 11 кг картошки, или 700 граммов сала, или две бутылки водки по 0,5 литра, или 100 стаканов табака-самосада.
Многое не выветрилось у отца Феодосия из памяти. Даже мелочи, без которых война не была бы войной.
«Ночевали, где придётся. Окапывались в чистом поле, маскировались в лесу. Зимой — жуть. Ломали прутья — вот тебе и постель, — вспоминает он. — Окоченеешь, побегаешь вокруг самоходки минут пять, посидишь на корточках. И опять — ц-ц-ц… Так зубами от холода бойцы начинали стучать».
Во время одного из страшных боёв Василий дал себе обет: если останется жив, станет верующим, будет ходить в храм, помогать людям. С войны вернулся 20-летним пареньком, но про обещание не забыл. Даже в годы хрущёвских гонений на церковь не скрывал, что верит в Бога. Побывал паломником в Киеве, во Пскове, в Белгороде… А однажды пути-дороги привели его в Задонск, в мужской монастырь. Там он и остался, со временем приняв монашеский постриг.
Липецкая область от А до Я. Человек-легенда, монастырь и металлургия 
«Китайские добровольцы». Как ветеран доказал своё участие в Корейской войне 
Что писали воронежские солдаты в годы войны?