В областном краеведческом музее презентовали второй том «Книги памяти жертв большевистского террора и политических репрессий в Тамбовской области 1918-50-е гг». Первый том вызвал большие дискуссии, не менее обсуждаемым стал и второй. Удастся ли когда-нибудь прийти к единому мнению о прошлом?
Справедливо или нет?
Ещё год назад на презентации первого тома возникла дискуссия между автором-составителем «Книги памяти» Андреем Хазиевым и доцентом кафедры отечественной истории ТГУ Владимиром Дьяковым. В частности, последнего смутила формулировка «большевистский террор» в наименовании, в ней есть политический оттенок. К тому же историк убеждён:
«Нельзя ко всем репрессированным относиться одинаково. Есть общая масса пострадавших в годы репрессий. Внутри этой массы — огромные группы людей, которые понесли справедливое наказание на законных основаниях. К ним относятся все совершившие реальные воинские преступления. И это, хоть их было немного, реальные шпионы и диверсанты. Также есть группы людей, которые сидели по экономическим статьям, а в итоге они — в списке пострадавших от политических репрессий».
Впрочем, на презентации второго тома жарких дискуссий на тему справедливости не было. Первый том был издан исключительно на средства автора, а на издание второго выделили средства из бюджета региона. Всего удалось увековечить 4673 из 9400 имён из списка рассекреченных.
«Я опирался на исследования моих предшественников — историков Сергея Есикова и Льва Протасова, которых, к сожалению, уже нет с нами, — говорит Андрей Хазиев. — Во второй том впервые включены фамилии не только священнослужителей, мирян и монахов, но также староверов, молокан и баптистов».
Есть в книге сведения о т. н. «мефодиевцах», «фёдоровцах» и других «группах», которые выявили в ходе следствия.
«Очень непростой была работа над списками и определением мест, — добавляет исследователь. — В документах не было, например, буквы «ё». Нужно было разбираться, Берёзовка село или Березовка. Много путаницы возникло из-за сложных территориально-административных реформ, когда появлялись, переименовывались и исчезали не только районы, но и целые регионы. Нередко я находил в разных источниках противоречия данных о дате и месте рождения репрессированных».
Будут ли опубликованы имена всех пострадавших, вопрос сложный. Нужно продолжать исследования.
«К сожалению, наш регион сильно отстаёт от других, — считает Андрей Хазиев. — Например, в Чувашии уже опубликовали 12 тысяч имён, в Красноярском крае — целых 100 тысяч, в Туле уже вышло шесть томов, есть места, где опубликованы более 40 томов».
На презентации многие листали «Книгу памяти», находя фамилии близких и дальних родственников. Так что появление книги стало для многих семей возвращением имён. Ознакомиться с исследованием можно в областном архиве и библиотеках области.
Слушал «Голос Америки»
Большую работу сегодня проводят потомки репрессированных. Например, внук поэта и журналиста Александра Головашина Владимир нашёл сопроводительные документы, за что пострадал дед:
«Там сказано, что он с 1949 года слушал «Голос Америки», критиковал колхозы, систему выборов, говорил, что колхозники живут бедно, не заинтересованы в труде, кандидаты не выбираются, а назначаются. Рассказывал, что советская продукция худшего качества, чем иностранная, и т. д. Естественно, ничем подобным мой дед не занимался. Сегодня проливается свет, как и за что пострадали наши предки».
Тяжёлая судьба была и у поэта Семёна Милосердова. В Севске Брянской области он оказался в госпитале на оккупированной территории. Не долечившись, с деформированной стопой, бежал в один из партизанских отрядов. В бою его снова тяжело ранили. По инвалидности комиссовали. После войны он поступил в Литературный институт имени Горького, но закончить его не довелось. В 1949 году его арестовали — события в Севске показались подозрительными…
Список печальных судеб может быть долгим. И об этом стоит помнить. Конечно, в «Книге памяти» можно найти неточности, списки должны перерабатываться и уточняться. А это значит — чтобы дойти до истины, нужно сделать ещё многое.
«Пошляк» и «сволочь». За что Сталин возненавидел Андрея Платонова 
Александр Лапин: «Писательство для меня – это осмысление своей жизни» 
Кого воронежцы увековечили, а про кого забыли 
Надо признавать ошибки. К чему приводит пренебрежение к истории? 
Восстание Ивана Колесникова. Кого называли воронежским Махно