7 октября весь мир будет отмечать Международный День врача. Сегодня, когда осень выдалась на редкость холодной и дождливой, и каждый второй простужен, тема инфекций и врачебной помощи более чем актуальна. Об иммунитете, прививках, а также об особенностях работы врача–инфекциониста нам рассказала Людмила Крючкова, детский инфекционист с 40-летним стажем.
Эпидемии в прошлом?
– Людмила Николаевна, охотно молодые врачи идут работать в детскую инфекцию?
– Мне кажется, нет, потому что это очень трудная стезя – дети, да ещё и инфекции. Нередко привозят тяжёлых больных в таком состоянии, что реагировать надо мгновенно. Отёк мозга, судороги, менингиты, обезвоживания – в таких ситуациях врач как пожарный: нужно быстро принимать решения и действовать.
– А чем болеют современные дети?
– Сегодня очень много вирус–ных и кишечных инфекций и их осложнений. Встречаются ветрянка, скарлатина, эпидемический паротит и др.
– Что-то изменилось за последние 10 лет?
– Медицина движется вперёд, и некоторые болезни уходят на второй план. К примеру, ещё в 30-е годы у нас бушевала дифтерия, но благодаря прививкам она утихла. Однако 10-15 лет назад, когда объём вакцинации снизился, и большая часть населения стала отказываться от прививок, снова начались вспышки этого страшного заболевания. Так что вакцинация играет огромную роль.
– К вопросу о прививках: делать или нет?
– Я думаю, что делать надо. Именно благодаря прививкам мы забыли о том же столбняке. Эпидемий сегодня нет как раз потому, что люди привиты от разных заболеваний. И, конечно же, нужно прививать детей – вы же не хотите, чтобы ваш ребёнок подхватил какую-нибудь серьёзную инфекцию!
– А что происходит с детским иммунитетом – окреп он или ослабел?
– Сейчас даже термин есть «часто болеющие дети». Чего уж говорить, слабенькие детки сегодня.
Разрыв велик
– Влияtт ли на заболеваемость ситуация в обществе?
– Ещё как! Социальный уровень больше всего влияет на развитие инфекций. Если он высокий, если высока санитарная культура, то инфекционных заболеваний будет меньше. Но если люди голодают, мёрзнут, тогда у них ослаблен иммунитет, и они чаще болеют.
Я думаю, наше общество расслоилось, и разрыв между слоями стал очень велик. Кто-то с жиру бесится, а кому-то есть нечего. Под одну гребёнку всех не пострижёшь.
– К вам в отделение часто попадают дети из неблагополучных семей. Больше их стало или меньше, чем раньше?
– Сейчас таких поменьше, чем в 90-е годы. А тогда их было так много, что при больнице действовало целое отделение из маленьких беспризорников. К нам также часто привозили детей из асоциальных семей – тех, кто находился в опасных для жизни условиях – их бросили родители, или родители пили, а малыши сидели в холоде–голоде. А ещё было много детей-путешественников – из Дальнего Востока, Урала, Украины, Молдавии. Их милиция подбирала и везла к нам.
Наша задача была ребёнка обследовать, выявить заболевания, вылечить и направить, главный вопрос – куда? Устанавливать личность ребёнка и место его жительства должна была милиция, но не всегда это удавалось.
Однажды к нам попал мальчик, в направлении указано: ребёнок 13-14 лет, не разговаривает. Когда его привезли, оказалось, что он и правда только мычит. И на вид ему было не 13-14, а 18-19 лет. То есть он даже по возрасту нашему отделению не подходил, но не могли же мы его выгнать!
Мы его обследовали, вылечили, за то время, что он провёл в больнице, парень поправился килограммов на 10. А не разговаривал он, потому что сильно отставал в психическом развитии. Мог писать только свою фамилию, правда, не слишком разборчиво, и рисовать сердце, пронзённое стрелой, – так он выражал свои эмоции.
Но вот пришло время его выписывать, а выписывать некуда. Милиция молчит. Мы стали искать его семью сами. Я предположила, что раз он умеет писать фамилию, то, наверное, учился в какой-то школе. В то время у нас была одна школа–интернат для умственно отсталых детей. Я позвонила директору, назвала фамилию мальчика, но директор только отмахнулся: нет у нас таких! Даже в списки не заглянул. А мальчик к тому времени пролежал в больнице уже 56 дней.
Тогда мы пригласили телевидение, и только после того, как юношу показали по ТВ, нашлись его родственники. Оказалось, что он из Острогожского района –через несколько дней за ним приехал отец. К тому времени прошло уже 108 дней! Кстати, оказалось, что парню было не 14 и даже не 18, а все 20 лет! А самое главное – он действительно учился в этой школе-интернате, куда я звонила. Просто им было недосуг проверить списки и подсказать нам адрес мальчика.
– Как вы находили общий язык с трудными детьми?
– Приходилось быть не только врачом, но и воспитателем, и милиционером.
Я учила их, что надо помогать друг другу, а то, бывало, устроят дедовщину в отделении. Помню, парень постарше и посильнее обижал маленького слабого мальчика. Когда я узнала, то так разозлилась, что решила пручить обидчика. Неделю он под моим надзором подметал палату. Больше маленьких не трогал.
Как у доктора Хауса
– Так что заставляет врачей идти сюда? Ответственность высока, есть риски. И вряд ли ваше отделение можно назвать в чём–то выгодным…
– Вы правы, никакой выгоды здесь нет. Но ведь это интересная работа. Помню, в начале своей практики я боялась сложных патологий, боялась, что не разберусь. А сейчас чем сложнее – тем интереснее.
– Бывает так, что трудно поставить диагноз?
– Бывает. Помню один очень сложный случай: как–то утром привезли мальчика 15 лет – глаз заплыл, на ногах не стоит – падает, температура 40. Мы его осматривали – не могли понять, в чём дело. А ребёнок погибает на глазах. Уже и день рабочий закончился, но не бросишь же его – в таком состоянии долго не протянет. Заподозрили воспаление пазух носа с контактным менингитом. Отправили мальчика на МРТ. Оказалось, что у него абсцесс мозга – гнойник, который пошёл от носовых пазух. Вызвали лора, нейрохирурга и срочно положили ребёнка на операцию. Так удалось его спасти. В такие моменты и понимаешь, ради чего работаешь в таком месте.