На Первом федеральном канале ТВ прошёл показ фильма «Палач», одна из героинь которого – прототип карательницы Антонины Парфёновой, казнённой в конце 70–х за массовые убийства советских граждан в годы Великой Отечественной. «АиФ–Орёл» нашёл человека, который присутствовал на процессе по делу Тоньки–пулемётчицы, проходившего в Брянске. Гость нашей редакции – Заслуженный работник культуры Алексей Кузьмин.
35 лет спустя…
АиФ: Как вы оказались в суде?
В то время в Орле, а затем в Смоленске, Краснодаре, Брянске, шли процессы над изменниками Родины. Большинство фигурантов тех дел осваивали ремесло палачей в созданной фашистами Локотской республике, занимающей часть, в том числе, Орловской области. Здесь отрабатывали будущую модель управления нашей страны с участием местного населения. Оккупантами была создана особая команда 7 «Б», действовавшая в Брянске, Клинцах, Стародубе и Орле. Она имела в своем распоряжении спецлагеря для арестованных, контактировала с военной контрразведкой, занималась фильтрацией. В Локте в конюшне бывшего конезавода была создана тюрьма. Её палачом стала женщина – Антонина Макарова (Парфёнова).
За гранью
– Какое у вас осталось впечатление о ней – вы ведь видели её? И насколько фильм правдив в этом смысле?
– Фильм не только лжив абсолютно, но и аморален, на мой взгляд. Понимаю: автор художественного произведения имеет право на вымысел. Но есть грань, которую переступать не стоит. Эту женщину авторы сценария наделили человеческими качествами и даже как бы сочувствуют ей. Они показывают, что она может любить. Тонька не могла! К слову, она никого не убивала в мирное время, а во время войны никогда не надевала никаких масок и не стреляла в глаза. Всё было просто и даже примитивно. На повозке стоял пулемет «Максим», и Тонька строчила. Потом добивала раненых из нагана. После брала бутылку молока и краюху хлеба, перекусывала и отправлялась домой. Это – не слова свидетелей, а её показания, которые она давала совершенно спокойно и в подробностях.
Мне она запомнилась светловолосой, высокой, с волевым лицом и абсолютно пустыми глазами. В отличие от других карателей, она ничего не скрывала, нисколько не раскаивалась и совершенно не чувствовала никакой вины! «Шла война, это была просто работа, – говорила она, – «за которую я получала деньги». От её признаний приходили в ужас даже бывшие фронтовики и опера КГБ. На неё приходили смотреть, как на чудовище. А она была уверена, что получит в худшем случае условный срок.
– У неё был адвокат?
– Да. Говорил, что всё происшедшее – ошибка молодости – ей ведь было всего 21–22 года тогда, и страх перед смертью. Однако она сама даже слова «ошибка» не произнесла, переживала лишь, что теперь «опозорена на старости лет» и что теперь придётся менять место жительства, потому что «каждый дурак станет пальцем тыкать».
– После войны она жила в Орле?
– Нет. В белорусском городке Лепель Витебской области. Работала на фабрике, была ударником коммунистического труда – её портрет висел на доске почёта передовиков производства.
Ей удалось беспрепятственно покинуть Локотскую республику при наступлении наших войск. Под Кёнигсбергом, где она выдавала себя за санинструктора, познакомилась с раненым фронтовиком, вышла за него замуж и взяла его фамилию – Гинзбург, – вот почему её не могли так долго найти. Родились двое дочерей... Вообще–то её фамилия – Парфёнова, отчество – Макаровна. Но в детстве учительница ошибочно записала её как Макарову, так что в Локотской республике её знали как Тоньку Макарову.
В котле
– А как она туда попала?
– Она окончила курсы санитарок в ОСАВИАХИМе – Обществе содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Была призвана на фронт, приняла присягу. И попала в Вяземский котёл.
Под Вязьмой в 1941 году попали в плен около 1,5 миллионов солдат и офицеров Красной армии. И Тонька вместе с ними. Наверное, был шок, кто–то потерял веру, кто–то решил, что война проиграна. И немцы воспользовались всем этим в полной мере. Людей повязывали кровью. Присутствовал на расстреле – значит, даже если когда попадёшь к своим, расстреляют самого… Непростая ситуация. Но у каждого был выбор. Тоньку, в отличие от мужчин, никто не принуждал к сотрудничеству с фашистами. Она добровольно пришла. И сама выбрала ремесло палача.
– А как к ней обращались суд, охрана?
– Одиночная камера, хорошая кормёжка, никакого физического или психологического давления. Как и для других изуверов. Золотарёв, допрашивающий карателя Смыляева, мне рассказывал: «Данила любил булки с изюмом, и я каждый раз, приходя к нему на допрос, приносил такую…» Почему было столь «бережно» отношение? Я обсуждал эту тему с председателем военного трибунала полковником Барановским, у которого в годы войны каратели сожгли всю семью. Он отвечал примерно следующее: суд обязан принять законное решение, а значит, к арестованным обязаны относится так, как предписывает закон.
…Приговор был справедливым: расстрел. Макарову – единственную в стране женщину–карателя, казнили. В суде ей предъявляли только те обвинения, которые были подтверждены неопровержимыми доказательствами – показаниями свидетелей, немецкими документами. Таким образом было доказано убийство ею почти полутора тысяч человек. Но в локотской тюрьме содержалось порядка 20 тысяч, и почти все они были уничтожены, а палачом–то являлся один–единственный человек: Тонька. Так что неофициально говорили о 18 тысячах загубленных жизнях.
– Так вы сняли фильм о предателях?
– Да. Его даже показали по орловскому телевидению, но лишь раз, и сдали в архив КГБ – решили, что не стоит травмировать людей показом зверств. Наверное, он до сих пор там…
Опасное беспамятство
– А может, напрасно не «травмировали»? Люди забывают о том, что такое война – пример Европы, где сносят памятники советским воинам, её освободившим, очень показателен.
– Может, и напрасно… Я шокирован тем, что Франция – моя любимая Франция, где я работал, Франция, на Северном вокзале которой стоит огромный камень, на котором написано: «Отсюда в 1942–1943 годах в лагеря смерти Бухенвальд, Майданек, Освенцим отправились твои соотечественники», – никак не отреагировала на слова премьер–министра Украины Яценюка о том, что СССР – агрессор, поскольку в ходе Второй мировой войны вторгся в границы Германии.
Фашистский режим признан преступным Международным трибуналом в Нюрнберге. И это не подлежит ни пересмотру, ни переоценке. Забыть об этом – значит поощрять порождение новых «сверхлюдей», а следовательно, провоцировать новую войну. Этого нельзя допустить. Каждый из нас должен что–то делать: рассказывать, читать книги, снимать фильмы, воспитывать… Промолчим сейчас – потом будет поздно.
В обнимку с Родиной. Ветеран о «крылатых мальчиках», героях и патриотизме 
Для нас - День победы, для немцев - День окончания войны 
Чем ветерану запомнился Курск 1943-го и что нужно сегодняшней российской армии 
Петр Мишакин: «Наверное, мы выросли с одинаковыми идеалами» 
Противостоять лжи. К чему приводит искажение истории