Гравюры Владислава Станишевского хранятся в музеях и частных коллекциях всего мира, а вот в областной картинной галерее нет ни одной его работы, хотя родился он в Тамбове, где закончил общеобразовательную и детскую художественную школы. Гость редакции «АиФ–Тамбов» – жена художника Вера Станишевская.
По рассказам друзей
Евгений Писарев, АиФ-Тамбов:– Вера, с Владом вы встретились уже в Таллине, в институте, поэтому тамбовский период его жизни ты знаешь только по его рассказам…
– И ещё по рассказам его друзей. Думаю, на свете есть три человека, имеющих право называть Владислава Владькой: я да его друзья юности – московский художник Витя Скрылёв и ты…
– С нами понятно – я сидел с Владькой в школе за одной партой, он меня курить научил, а Витя Скрылёв учился с ним в художественной школе. И были они там самыми перспективными учениками и в хорошем смысле соперниками. Они ещё в студенческие годы устроили в Тамбове совместную выставку и ревниво следили за творчеством друг друга. Мне же досталась скромная роль их биографа и критика. В Таллине Влад часто вспоминал Тамбов?
– После смерти матери он в Тамбов больше не приезжал и, честно говоря, не стремился. Но своих тамбовских друзей, вас с Виктором, вспоминал часто. Вспоминал «художку» – детскую художественную школу, Алексея Ивановича Лёвшина, у которого учился. После смерти Владика Скрылёв сделал из своих ранних рисунков фильм, а ты сочинил к нему текст в стихах. Получился очень трогательный фильм о молодости, о ваших подругах. Я смотрела этот фильм много раз, и каждый раз рыдала.
– Влад поступил в художественный институт не с первого раза, и даже не со второго…
– Он упорно стремился поступить именно в Эстонский государственный художественный институт. Студенты здесь были старше, чем в других вузах – большинство, в том числе и Владик, поступали с третьего–четвёртого раза. Кафедрой графики руководил известный художник, «грозный и ужасный» профессор Пауль Лухтейн. Если студент начинал жаловаться или оправдываться, что не успел закончить работу, он грозился перевести их на кафедру моды – для нас, графиков, это было очень унизительно. Вот на этой кафедре и учился Владик, где считался одним из лучших студентов.
– Я навестил Влада в Таллине вскоре после его поступления, и заметил, что уже тогда он был в авторитете среди студентов. А ты поступила позже, когда он уже, наверное, ходил в мэтрах.
– В Таллин я приехала в 1973 году. Перед экзаменами мы разбрелись по пустому институту, рассматривая вывешенные в коридорах акварели и рисунки студентов. Они должны были служить нам образцами уровня, который потребуют от нас экзаменаторы. Уровень был высоким, но даже на этом фоне выделялись рисунки, подписанные длинным красивым росчерком «Станишевский». Его имя витало в воздухе нашей кафедры, да и вообще института. Осенью этого же годы мы и познакомились.
Сонеты в гравюре
– Учебные работы Влада я видел, и уже тогда поразился мастерством их исполнения, изысканной техникой. Он что, сознательно ставил перед собой сложные задачи?
– Для дипломной работы он, например, выбрал сонеты Петрарки. Сборник составил сам, разделив его на две части – на жизнь и смерть мадонны Лауры. Из графических техник выбрал самую сложную – ксилографию, гравюру на дереве. Уже тогда в ней мало кто работал, а сейчас таких художников и вовсе не осталось. Ксилография требует исключительного терпения и твёрдости руки, но она больше всего соответствует структуре книги, точнее передаёт гармонию рисунка и шрифта. Его дипломная работа, книга «Франческо Петрарка. Избранное», была отпечатана с деревянных авторских досок в институтской типографии в 300 экземплярах и сразу стала библиографической редкостью.
– Последний раз мы виделись с Владом в Таллине в 1986 году. Он тогда был на подъёме, в Эстонии бушевала перестройка. Влад подарил мне несколько оформленных им книг, экслибрисов, графических листов к пушкинскому «Медному всаднику». А как в дальнейшем складывалась его творческая судьба?
– После института он работал на книжное издательство «Ээсти раамат». Получал заказ и выполнял его. Его последней работой для издательства была графическая серия к «Реквиему» Анны Ахматовой – пять листов альбомного формата, которые зажили самостоятельной жизнью. Отдельной книгой гравюры так и не вышли, издательство в конце 90–х годов прекратило своё существование. И началось свободное парение свободного художника. Никакой государственной поддержки он не имел. Даже в галерею сдавал свои работы на продажу очень редко, был далёк от коммерции. Я говорила ему, что надо обратиться в какие–нибудь фонды, выхлопотать стипендию. Но для этого надо было куда–то идти, заполнять анкеты, просить, да ещё потом, возможно, получить отказ. Для него это было невыносимо. Но цену себе он знал, поэтому легко относился ко всяким наградам, к публикациям. А с годами он окончательно освободился от суеты, стал внутренне свободен. Знакомых – полгорода, но «выгодных знакомств» он не завёл.
– А в августе 2011 года из Москвы раздался взволнованный голос Вити Скрылёва: «Владька умер…»
– Когда Влада не стало, его коллеги художники–графики сказали: «Всё, планка упала…». Для них он был точкой отсчёта. Конечно, я осознавала его уровень, понимала, что он выше моего, но меня спасало то, что я работала в другой технике. Мы много спорили о деталях своих новых работ, но никогда не навязывали своего понимания. В работах Влада всегда скрывалась загадка, скрытая метафора. Показательна в этом смысле его гравюра «Парнас», выполненная в подчёркнуто классической манере с традиционными для эпохи Возрождения персонажами – Пегас, Муза и Поэт. Но работа иронична, даже насмешлива, а классическая техника лишь подчёркивает издёвку. Она обращена к современному миру, где Муза, измученная предыдущими поколениями, отвернулась от Поэта, а тот стоит в растерянности перед пропастью.
В Тамбове не найти
– А где в России можно увидеть работы Станишевского?
– Учитывая, что Влад работал преимущественно в книжной графике, работы его представлены, в основном, в музеях, связанных с литературой. В толстовской усадьбе «Ясная Поляна», в петербургском музее–квартире Пушкина на Мойке, в неведомом мне Всесоюзном музее А. С. Пушкина, которому Влад подарил авторские иллюстрации к «Медному всаднику», в Русском музее, в музее Салтыкова–Щедрина в Твери. Всего не упомнишь. И в бесконечных частных коллекциях по всему миру. А в Тамбове, наверное, самое богатое собрание его работ у тебя.