– Я сама себя не узнаю в последнее время. Я буквально за неделю стала другим человеком: была очень медлительная, рассуждала как ребёнок, меня ничего не интересовало, а потом… В марте, когда мои подруги, как и прежде, гуляли по городу, ходили по магазинам и кафе, я ложилась в три часа ночи оттого, что читала в Интернете литературу про то, как выживать в трудных условиях, где можно переночевать в лесу, изучала законы, – рассказывает 18-летняя уроженка Луганска, приехавшая в Курск в июне Любава Ковалева.
Девушка буквально вытащила семью из постоянно подвергавшегося обстрелам Луганска в Курск – город, о существовании которого раньше Любава даже не знала.
«Мне казалось, что нас услышат»
– Мне так было тяжело просить о помощи, но у меня не было другого выхода. Родители не спешили уезжать, выжидали. Я понимала, что если я сейчас не напишу, не попрошу помощи, возможно, погибнут все. Честно сказать, я не знала, что есть такой город, что была Курская дуга. У нас в учебнике истории про Вторую мировую войну пять страниц написано. Но я опиралась на принципы: куда хватит денег доехать и где можно как-то реализоваться: родителям – работать, нам с сестрой – учиться. Я написала кураторам общественной организации «Мирное небо» из Курска. В город мы приехали в четыре утра. Мы ехали по центральным улицам: красиво, много храмов, чистые улицы, хорошие дороги. Город похож на Луганск: но у нас после распада СССР всё разрушается, а у вас строится.
Екатерина Апонина, АиФ-Черноземье: – Любава, когда всё начиналось, могли ли вы подумать, что так всё получится?
9 марта у памятника Ленину встретились митингующие разных взглядов: с одной стороны – человек сто под российскими флагами, но это были не россияне, это были луганчане. С другой стороны – под украинскими. Люди с российскими флагами выступали за федерализацию, говорили, что мы кормим запад Украины, другая группа, напротив, кричала, что они нас. В этот же день у нас произошёл захват администрации: на ней шесть раз менялся флаг. Тогда в первый раз кинули дымовую шашку. К памятнику Ленину стало приходить всё больше народа. Я помню, тогда ко мне подошла незнакомая бабушка и спросила, о чём они там рассказывают. Я ей объяснила. Она начала плакать: «Это, конечно, очень хорошо. Но я боюсь, что война будет». Мне тогда было смешно это слышать. Мне казалось, что нас услышат. Что что-то будет, но не война.
Потом был захват здания СБУ. Палаточный городок начал расти. Из него создавалось ополчение.
АиФ: – В вопросе языка все ли были единогласны?
Л. К.: – На русском языке у нас говорят все. Я за всю жизнь слышала только человек трёх, говорящих на украинском. И то это были старые бабушки. У нас все владеют украинским языком на уровне «понимаем, но сказать ничего не можем». Но люди разделились, потому что кто-то считал себя русским, кто-то – украинцем. Русских было больше. На втором месте по большинству стояла группа людей, которым было всё равно. Семьи уже тогда стали распадаться из-за этих разногласий. В городе на столбах, на стенах рисовали флаги: на учёбу едешь – российский флаг, возвращаешься – на этом же месте украинский. И почему-то на всех украинских флагах была свастика нарисована. Ещё любопытная фраза по городу ходила: «Если мучит ностальгия – чемодан, Москва, Россия». А когда референдум провели, слово Россия замазали, написали Львов. Позднее в городе билборды появились: «Фашист не пройдёт», «Боженька, спаси Луганск».
«Крымская надежда»
АиФ: – Какие надежды люди возлагали на референдум?
Л.К. – Когда шли на референдум, мы так гордились, для нас это был такой праздник. У меня бабушка ни разу, даже в СССР, не ходила на выборы, а на референдум пошла. Мы просто думали, что у нас будем крымский сценарий. Мы так надеялись, что Путин введёт войска, и война закончится. Там же и оружие другое, и авиация. А у нас всё слабенькое. Если бы ополченцы не были местными, уже бы давно проиграли. Они знают и леса, и тропы, окольные пути, многие из них – бывшие военные. Поэтому и держатся. Но сейчас у людей, которые там находятся, такое отчаянье…
АиФ: – Как вас коснулась «информационная война»?
Л.К.: – Во время Майдана по телевизору транслировали социальную рекламу, в которой рассказывалось о том, как российские снайперы обстреляли мирных жителей: показывали раненую медсестру, плачущих людей и просили отправить с телефона пять гривен в помощь украинской армии. Многие луганчане этому верили и отправляли. А потом, когда всё прояснилось, когда люди, побывавшие на митинге, приходили домой, включали телевизор и видели там диаметрально противоположный рассказ о увиденных ими событиях, доверие исчезало. Доходило даже до абсурда: нас уже обстреливали, а областной канал транслировал рекламу: «Собираем пять гривен на нужды украинской армии» – армии, которая хочет нас уничтожить.
АиФ: – Когда, по-твоему, у вас началась настоящая война?
Л.К.: – 22 мая, когда из вертолёта обстреляли несколько населённых пунктов. А 2 июня я проснулась от гула «сушек» (мы так истребители называли). Вышла на улицу. Они пролетали буквально над орехом, который растёт у моего дома. Чётко можно было рассмотреть номера. Потом я уже узнала, что в эту ночь на Мирном (это в двух километрах от моего дома) обстреливали погранчасть. А около моего дома истребители просто разворачивались. И вот это длилось дня четыре. Были слышны сирены, автоматные очереди, взрывы. Потом у нас начали объявлять воздушные тревоги. Мы прятались в подвалах. Первую неделю тревоги были раз-два в день. Позже – уже раза четыре. Потом люди настолько привыкли ко всему, что уже никак не реагировали на эту сирену. На тот момент страдали только окраины. Мои подружки, жившие в центре города, в принципе, продолжали жить размеренной жизнью. Но зарплаты снизились, они и так-то в последнее время были очень низкими. Повысилась стоимость проезда, продукты подорожали. Я стала больше ходить пешком. Меньше есть. На завтрак, как правило, у нас была яичница, на обед пельмени, а на ужин кусок хлеба.
«Машина нам жизнь спасла»
АиФ: – Уезжали дважды?
Л.К.: – В первый раз мы хотели поехать в Крым. Направились на пункт пропуска Должанский. Ещё утром в новостях сообщили, что эта территория находится под контролем ополчения, можно проезжать. Поехали. Посреди поля машина сломалась. Никого нет, хотя это трасса, где обычно оживлённое движение. Остановился молодой человек. Дотянул нас до Луганска. И рассказал, что в это время рядом с пунктом пропуска идут бои. Сёла обстреливают из «Града», и он оттуда еле уехал. Получается, машина нам жизнь спасла. На следующий день отец её починил. Мы сначала собирались ехать без отца: для несовершеннолетней сестры надо было оформить разрешение на выезд. Нашли одного работающего нотариуса, но это разрешение стоило очень дорого. Отец хотел довезти нас до Донецка Ростовской области, там посадить нас на автобус и поехать обратно. Мы взяли вещей по минимуму, а отец вообще не брал. Одну кофту. В день выезда мы проснулись в 4 утра от дрожи в окнах. Покидали дом под вой сирен. И мне запомнилось, как по нашей и другим улицам идут люди с чемоданами – непонятно куда. Это было 15 июня. Ехали на Изварино. А потом сутки мы стояли на границе: очереди были километровые. Когда мы были в Ростовской области, позвонила бабушка и рассказала что под Краснодонском (около границы) идёт миномётный обстрел. Нам с трудом удалось уговорить отца ехать с нами.
АиФ: – Думаете ли вы о возвращении?
Л.К.: – В самом начале, когда мы только приехали, была надежда, что можно вернуться. А сейчас: всё, что было вокруг меня, уничтожено. Куда возвращаться? Учебное заведение уничтожено. Я даже не знаю, цел ли мой дом…
В Курск продолжают прибывать беженцы из Украины 
Украинские беженцы обживаются в Тамбове 
Число беженцев, приехавших в Курскую область, достигло 862 человек 
В Тамбовскую область перебрались 154 беженца с юго-востока Украины 
Певец ополчения. Липецкий бард – о войне в Донбассе